А основная масса судов, с Березовым, возвращается в порт, ремонтируется и оснащается новым промвооружением — весенний промысел не за горами.

— Твое мнение, Алексей Прокофьевич? — спросил Кантеладзе.

Алексей пожал плечами. Он присоединяется к мнению специалистов. Он уверен, что все нужные расчеты сделаны.

— Сделаны, сделаны! Ни разу не ошиблись в расчетах, и сейчас не ошибаемся. Так я слушаю, дорогой, что у тебя?

Алексей молча положил на стол список намеченных к наградам и премиям. Кантеладзе, не найдя визы Алексея, с недоумением посмотрел на него. Алексей негромко сказал:

— У меня есть сомнения, хочу их высказать.

Он говорил, не глядя на Кантеладзе. Управляющий взволнованно заходил по кабинету, потом остановился перед Алексеем и крикнул:

— Не понимаю тебя! Такое старание, столько умения, настоящий подвиг совершили — а ты отказываешься признавать!

— Я высказал свои сомнения, — повторил Алексей. — Решаю не я, даже не ты, Шалва Георгиевич.

Управляющий все сильней возбуждался.

— Одну сторону увидел — несчастье, да, никто не спорит… А другая сторона? Первое место по стране! — Он показал на молчаливого Соломатина. — На нею погляди! Внимательно погляди! Этот же капитан три года брал всесоюзные рекорды! «Кунгур» — это же передовое судно океана, столько хвалили, столько о нем писали!..

— Я уже не капитан «Кунгура», — возразил Соломатин.

— Ушел с моря, правильно. А твои морские рекорды? Они тоже ушли? Или потонули во время какой-нибудь бури? Или мы их забыли? Пока никто тебя не превзошел, это ценить надо. А секретарь нашего парткома не хочет ценить, вот как он поступает!

— Не понимаете вы меня, — устало сказал Алексей. — Ладно, я выражусь по-иному. В списке стоит моя фамилия и фамилия Березова. Я возражаю против обоих. Думаю, Николай Николаевич согласиться со мной.

— Нет! — отрезал управляющий. — Пусть он с тобой соглашается, пусть. И знаю, хоть не согласен с ними, многие сочтут правильным, что нет Березова в списке: он командовал флотом во время бури, одно его судно погибло. Говорю не согласен, но понимаю. А тебя выбросить — и не согласен и понять не могу? Почему? Зачем?

— Я уже высказал свои соображения.

— Не было соображений, были одни эмоции. Слушай теперь настоящие соображения! Кого же, как не тебя, отмечать? Где еще такие, как ты? Ты здесь с войны, ты организовывал первый промысел, собирал первых рыбаков. Или не так, скажешь? Была ли экспедиция в Балтику, в Северное море, в океан, чтобы шла без твоей помощи, чтобы ты не подбирал для нее кадры? Восемь коммунистов было, когда ты организовывал первую рыболовную артель, восемь, а сегодня три с лишним тысячи! Это что — без тебя шло, ты не имеешь отношения, да? Я к вам приехал, кто меня вводил в курс работ, кто рисовал перспективы развития, кто помогал, кто ругал, если по запарке ошибался? Кто, я спрашиваю? Отвечай!

— Мне нечего больше сказать, кроме того, что я сказал… Кантеладзе схватил список и спрятал его в портфель.

— Ты правильно сказал, дорогой, не ты решаешь. И на парткоме поспорим, и в горкоме посоветуемся… Теперь слушай новость, я уже Сергею Нефедовичу сказал. — Голос управляющего стал торжественным. — Завтра вылетаю в министерство. Проект Луконина помнишь? Он ходил с ним к тебе. Так вот — полностью принят! В Москве сказали — вполне назрело, сами об этом думали. Надо готовиться к освоению всего мирового океана, всех глубин, не только отмелей. Наше светломорское задание — вся Атлантика, от северных льдов до льдов южных. Большая вода, такая большая — голова кружится! — Кантеладзе резко обвел рукой вокруг головы и повернулся к Соломатину.