— Никуда я не пойду! — сердито ответила она. Перепалку прервал Степан:

— Хватит вам ссориться по пустякам!

Музыка смолкла. Гости рассаживались по местам. Кузьма, мрачный и молчаливый, сел на стул Миши, а его попросил подвинуться к Алевтине. У нее раскраснелось лицо, зло сверкали глаза. «Как бы не расплакалась при всех!» — опасливо подумал Миша. Степан, взявший роль семейного примирителя, поставил тарелку с тортом перед Алевтиной. С ложечкой в руке, она склонила лицо над тортом. В тарелку закапали слезы.

9

Гости разошлись во втором часу ночи. Неутомимая Гавриловна хлопотала у стола, собирая тарелки, ножи и вилки. Ольга Степановна утомленно сказала:

— Оставь, Гавриловна. Завтра уберем.

— Да я быстренько. За полчаса управлюсь.

— Завтра, завтра!

Гавриловна всмотрелась в Ольгу Степановну.

— Что-то ты не в себе. Не прихворнула?

— Устала. Разбуди Надю и Сеню, минут через пять заберу их.

— И не думай! У нас на диване им лучше. Солнце встанет, тогда бери.

Гавриловна ушла. Соломатин, провожавший последних гостей, вернулся, налил две рюмки портвейна, одну поднес жене. Она покачала головой.

— Больше не хочу. Да и в честь чего, Сережа? Он радостно объявил:

— В честь того, что одни, как молодожены.

Он поднял жену на руки и закружился по комнате. Она смеялась и пыталась соскользнуть.

— Пусти, сумасшедший! Ну, пусти же!. — Всю ночь буду на руках носить!

— Милый, голова кружится. Отпусти, пожалуйста. Нужно серьезно поговорить.

— Скажи по-нашему: брось, а то уронишь!

— Хорошо: брось, а то уронишь.

Он осторожно опустил ее на диван, сам сел на пол возле нее.

— Пришвартовался, Оля. На вечном якоре у ног жены. Она с нежностью смотрела на мужа.

— Мальчишка ты, Сережа! Не взрослеешь.

— Взрослеть подожду до седых волос. Это не скоро. Так о чем твой серьезный разговор?

— О нашем будущем. Но не о том, когда появятся седые волосы.

— Будущее — завтра. До обеда гуляем. Обедаем на Морском бульваре в «Трех дельфинах» под рокот волн. Вечером — в театр. Подходит будущее, которое называется «завтра»?

Ольга Степановна помедлила с ответом, стараясь распознать, понимает ли он, о чем она заводит речь. Лицо мужа не выражало ничего, кроме радости, что они остались одни. И от того, что он явно не догадывался о цели беседы, она не решилась сразу приступить к главному. Она уклончиво ответила:

— Я о будущем, которое подальше, чем завтра.

— Тогда послезавтра. Начинается наш месячный отпуск. О нем можно изъясняться лишь стихами и музыкой. Тум, тум, тум, бум, бум, бум!

Он энергично ударял локтями по полу, хлопал кулаками по надутым щекам. Ей было совсем не до смеха — страшило задуманное давно уже объяснение — но она невольно рассмеялась.

— Сережа, не дурачься!

— Никогда не был таким серьезным! Детишек завезем к бабушке с дедушкой, а сами — на Кавказ! Баку, Ереван, Тбилиси, Батуми, Сухуми, горные перевалы… Весна, бушующие горные ручьи. И мы их вброд, ты у меня на руках. А если и там скажешь: «Брось, а то уронишь!» — в клокочущий омут швырну!

— Чтобы отделаться от меня?

— Чтобы спасти тебя. Так хочется, Оленька, спасать тебя! Устраивает это горькое будущее?

— Нет!

Он с удивлением сказал:

— Почему — нет? Вместе же обсуждали этот план еще до рейса.

— За три с лишним месяца твоего рейса многое переменилось.