Эти, по крайней мере, не строят социализма. И потом, здесь кормят, подчеркиваю, господа, совершенно даром кормят. Завтраки, обеды и ужины. А там, в ихнем бедламе, надо работать! Там даром ничего не дают! Но старый присяжный поверенный Старохамский на ихний социализм работать не будет. Слышите! Не будет!
Тихон Маркович (всплескивает руками). Ай-яй-яй, какая политическая целеустремленность!
Старохамский (с жаром). Здесь у меня, наконец, есть личная свобода! Свобода совести! Свобода слова! (Через палату проходит санитар. Старохамский визгливо орет.) Да здравствует Учредительное собрание! Все на форум! И ты, Брут, продался ответственным работникам! (Оборачиваясь к собеседникам.) Видели? Что хочу, то и кричу. А попробуйте на улице! В два счета напорешься на какого-нибудь пролетария!
Диванов (подходит с картами в руках). Ну, что вы всё о политике и о политике! Давайте перебросимся в шестьдесят шесть.
Старохамский (оживляясь). Без двадцати и сорока?
Диванов. Без двадцати и сорока.
Старохамский. По гривеннику очко?
Диванов. По гривеннику.
Старохамский. И второе из обеда?
Диванов (секунду в нерешительности). Идет, второе из обеда.
Садятся на кровать, сдают карты.
Тихон Маркович (жалобно). А я?
Диванов. Сегодня вы на стрёме, Тихон Маркович. Становитесь к дверям, а то кто-нибудь войдет.
Тихон Маркович. Всё я. Всегда я. Я и собака. Я и на стрёме.
Старохамский. Очень просто. Собака всегда на стрёме.
Тихон Маркович отходит к двери.
Диванов. Наша взятка… А это, будьте добры, мне… И это мне… И это… Эх, удачно вышло, что мы только втроем в этой палате, что среди нас нет ни одного настоящего сумасшедшего… Вам сдавать… Я, признаться, их побаиваюсь.
За сценой раздаются шум и протяжный крик Берлаги. «Больные» вздрагивают. Тихон Маркович начинает лаять. Старохамский быстро прячет карты под подушку. Все трое принимают соответствующие позы. Входят докторша и санитар.
Докт. Придется перевести его сюда, не то он нам всю палату перепугает. Не понимаю, что за последние два дня делается. Прямо какое-то нашествие буйных.
Санитар вводит Берлагу. На Берлаге халат. Он взъерошен, напуган и от этого еще больше нахален.
Докт. (притрагивается рукой к пульсу Берлаги). Ну, как вы себя чувствуете, голубчик? Вам лучше, не правда ли?
Берлага. Я вице-король Индии! Отдайте мне любимого слона!
Докт. Это у вас бред. Вы в лечебнице. Мы вас вылечим.
Берлага (вызывающе). О мой слон, мой любимый верный белый слон!
Докт. Но ведь вы поймите, всё это бред, понимаете, бред!
Берлага. Нет, не бред!
Докт. Нет, бред.
Берлага. Выс ума сошли. Я вам говорю, не бред.
Докт. Нет, конечно, бред!
Берлага. Не бред. (В сторону.) Эх, была не была! (Трусливо толкает докторшу в плечо.) Эне, бене, раба, квинтер, финтер, жаба.
Старохамский (Диванову). Кончилось счастье. Что ж теперь будет?
Диванов. Полный идиот.
Тихон Маркович. Гав-гав… Просто беда… Р-р-р… гав!..
Докт. (Берлаге). Ну ладно, голубчик, вы, главное, успокойтесь. Здесь вам будет хорошо. Вечерком я к вам зайду. Мы поговорим. (Уходит.)
Берлага. А шурин не дурак. Шурин – это голова. (Поворачивается и видит Кая Юлия Цезаря, который стоит в угрожающей позе.) Ой! (Отодвигается в сторону и чуть не попадает в объятия женщины-мужчины.) Ой! (Пятится назад и натыкается на рычащего человека-собаку.) Ой-ой! Буйные сумасшедшие! Эти придушат, не постесняются! Шурин, шурин, что ты наделал! (Вужасе отпрыгивает. «Больные» принимают его движение как начало буйства и тоже пугаются.) Гей, мои слоны! (Встрахе кричит. |