— Он вам об этом говорил?

— Немного и нехотя. Он, дескать, не сделал ничего плохого и мог бы поработать еще…

Сандра попросила у Боуза еще пива, чтобы было время пораскинуть мозгами. Только что услышанное еще больше ее запутало, и она решила сосредоточиться на том, в чем хорошо разбиралась и на что могла повлиять: на обследовании Оррина в приюте.

Боуз принес новую бутылку, она взяла ее, но тут же поставила на столик, весь в пятнах от бутылок, стоявших на нем раньше. Ему нужна новая мебель, мелькнуло у нее в голове. Или хотя бы набор подставок…

— Вы считаете, что Оррин мог располагать информацией, опасной для преступников-контрабандистов?

Боуз кивнул.

— Это не имело бы последствий, если бы Оррин был просто одним из бродяг, ненадолго нанимавшихся на склад Файндли. Он бы уехал отсюда, нашел другую работу, убрался с глаз долой, примкнув к другим нищим бедолагам. Но он опять всплыл, когда попал к нам. Хуже того, когда его спросили, где и когда он работал, он рассказал о шести месяцах, проведенных на складе. От названных им имен некоторые забеспокоились.

— Чего именно боятся контрабандисты? Что Оррин разболтает их секреты?

— Я же говорю, федеральные агентства слишком заняты, чтобы обращать внимание на коррупцию в полиции Хьюстона. Но следствие по делу сетей, торгующих средством долголетия, идет своим чередом. Для Файндли и для тех, на кого он работает, Оррин стал нежелательный свидетелем с момента появления его имени и истории в нашей базе данных. Улавливаете суть?

Сандра кивнула.

— Состояние его психики…

— Вот-вот. Если Оррина поместят в приют, то это будет равносильно официальному признанию его недееспособности. Тогда любым его показаниям будет грош цена.

— И потому мое заключение о нем имеет такую важность… — Она отхлебнула пива. Вообще-то она редко пила пиво, потому что его вкус был для нее сродни запаху грязных носков. Но сейчас холодная мага была как раз тем, что ей требовалось, как и состояние легкого опьянения. — Только я им больше не занимаюсь. Ничем не могу ему помочь.

— Помощи от вас я не жду. Наверное, не надо было вам все это рассказывать, но вы правы, услуга за услугу. Меня интересует ваше мнение о записях Оррина.

— Думаете, это какие-то зашифрованные показания?

— Честно вам говорю, я не знаю, что это такое. И хотя там упоминается про склад, я…

— Упоминается?

— Да, в той части, которую вы еще не читали. Но вряд ли суд согласился бы принять такие показания. Так что у меня это просто… — Он поискал правильное слово. — Назовем это профессиональным любопытством.

Называй, как хочешь, подумала Сандра, всей правды от тебя все равно не дождешься.

— Послушайте, Боуз, я видела, как вы себя вели, когда привели его к нам. Это было не простое любопытство. Он вам был по-настоящему небезразличен, по-человечески, что ли…

— К тому моменту я успел лучше с ним познакомиться. Бедняге досталось незаслуженно. Он такой… В общем, вы сами знаете, какой он.

— Уязвимый. Сама невинность.

Хотя то же самое можно было сказать о многих, с кем Сандра имела дело, ничего оригинального. И все же…

— Он действительно производит странное, подкупающее впечатление.

Боуз кивнул.

— Помните, что сказала его сестра? Про какой-то ветер у него в голове… Не совсем уверен, что она имела в виду, но очень похоже на правду.

Сандра не смогла бы ответить, когда именно она решила остаться на ночь. Скорее всего, решение пришло поэтапно. В ее небогатой интимной истории обычно это походило на медленное скольжение, в котором играли роль не слова, а действия: встреча глаз, первое прикосновение (она сама первой накрыла ладонью пальцы Боуза, подчеркивая какую-то свою мысль), то, как он сел с ней рядом, бедро к бедру, как будто они были знакомы уже лет сто.