— Кто он вам, родственник?

— Да нет, — отвечаю, — друг.

— У вас, что ли, семьи нет?

— Есть. Жена. Сын.

— ???

Ну так вот… В онкоцентре сказали, что Виктор неоперабельный. Предложили химию. А он у нас с Ларой спрашивает: „Вы меня представляете без волос и зубов?“ — и отказался. В ответ онкологи посоветовали запастись морфием и терпением.

Стали думать что делать. Посылали снимки и анализы в Израиль. Во Францию. Из Франции пришел идиотский запрос: „Живого ли человека это анализы?“ Таких показателей, мол, не бывает».

Кто-то рассказал о врачах-чародеях из Новосибирска. Виктор решил ехать туда, хотя кое-кто и говорил ему, что там — чистое шарлатанство, что нельзя верить врачам, которые берутся исцелить рак. Авилов действительно очень хотел жить, поэтому готов был уцепиться за любую возможность — только бы продолжать работать, только бы успеть то, что задумано, что необходимо еще выполнить.

Алексей Гущин продолжает свой рассказ: «…Решили ехать в Новосибирск. Начали лечение. Я, правда, приехал не сразу, через несколько дней. Вхожу и смотрю — лежит. Я сразу орать: „Вставай!“

— Врачи не разрешают…

— На… врачей! Нельзя сдаваться!

И Витя встал. Потихоньку, с поддержкой начал передвигаться. Эх… Убила же эта пушка опухоль. Потом многие кричали, что к шарлатанам обратились. К каким шарлатанам?!! Я же помню, как в Москве он смотрел затравленными, измученными болью глазами и просил;

— Сделай укол, ради бога!

А там на мой вопрос, не нужно ли обезболивающее, отвечал:

— Ну, кольни.

Чувствуете разницу в интонации? Явно ведь на поправку пошел. И вдруг!.. Сердце да и весь истерзанный организм не выдержали. Опоздали мы. Вместо Израиля бы… Или хоть вместо Сахалина… И может быть… Чем черт не шутит…

Одно хорошо. Мучения ему уж точно это лечение облегчило. Уходил он не так страшно, как это бывает у раковых больных. Когда мы врачам отдавали неиспользованный морфий, они поразились:

— Как же он боль терпел?

Да не терпел он. Не было такой запредельной боли, которую нельзя терпеть. В Новосибирске нам объяснили, что непосредственно раковые клетки процедуры убили. Поэтому боли и купировались…»

Но могли ли купироваться невыносимые душевные боли человека, который отчетливо понимал, что проживает последние дни своей жизни? За пять часов до своего ухода Виктор, по воспоминаниям Ларисы, попросил ее положить ему на плечо голову, погладил ее по волосам и сказал: «Лара, я тебя люблю. Ты прости меня за все…» А спустя короткое время Виктор приснился Ларисе. «Витя, как же так получилось, что ты ушел?» — спросила она и услышала в ответ: «Я не знаю, меня позвали роль учить, и я пошел…»

«Все мы смешные актеры в театре Господа Бога», — написано в одном прекрасном стихотворении, и, наверное, есть в этих словах истина. «Позвали роль учить» — и он ушел туда, где обретаются наши души, потому что в многообразной труппе театра Господа Бога, видимо, не нашлось артиста такой нечеловеческой самоотдачи и такой постоянной готовности к работе…

Лариса Авилова рассказывает: «Новосибирск. Центр „Вирус“. Марков Геннадий Александрович. Он — гений. Пушка — это образно. Установка похожа на станок. Я ее действие испробовала на себе. Знаю, что почками я больше страдать не буду… У меня выровнялся гемоглобин. Мы там познакомились с женщиной, которая приехала туда в огромном бандаже.