Я сосчитал до трех и вдруг уселся прямо на ступеньках парадной лестницы. Внизу портье разговаривал с каким-то лысым господином в смокинге. Ивонна в удивлении обернулась. В тот день на ней было зеленое муслиновое платье и шарф в тон.

— Давай уедем в Америку? — выкрикнул я, испугавшись, что либо совсем это не выговорю, либо выговорю, но невнятно.

Она опустилась со мной на ступеньки и взяла меня за руку.

— Ты плохо себя чувствуешь? — спросила она.

— Да нет. Это так просто… Очень просто, очень просто… Мы едем в Америку.

Она придирчиво оглядела свои туфельки на каблуках, чмокнула меня в щеку и попросила, чтобы я потом ей все объяснил. А сейчас уже девять, и Мейнт, наверное, ждет нас у поворота на Верье-дю-Лак.

На Марне бывают такие ресторанчики прямо на понтонах с решетчатыми ограждениями, вдоль которых расставлены кадки с деревцами и цветочные горшки. Здесь всегда ужинают при свечах. Рене сидел за столиком у самой воды.

Он был в легком бежевом костюме. Он помахал нам рукой. С ним рядом сидел молодой человек, Мейнт нам представил его, но я позабыл его имя. Мы сели напротив них.

— Как здесь славно! — заметил я, просто чтобы что-нибудь сказать.

— Да, неплохо, — кивнул Рене, — это всеобщее излюбленное место встреч.

— С каких пор? — спросила Ивонна.

— С давних пор, моя дорогая.

Она взглянула на меня и снова рассмеялась:

— Ты знаешь, что мне предлагает Виктор? — спросила она. — Он предлагает уехать с ним в Америку.

— В Америку? — Мейнт явно был в замешательстве. — Чушь какая-то.

— Да, — подтвердил я, — в Америку.

Он недоверчиво усмехнулся. Эти слова для него ничего не значили.

Он обернулся к своему другу:

— Ну как, ты отдохнул?

Тот кивнул.

— Теперь обязательно поешь.

Он разговаривал с ним, как с ребенком, хотя этот мальчик со светлыми короткими волосами, лицом ангельской красоты и атлетическим сложением был явно старше меня.

Рене объяснил, что его друг сегодня участвовал в конкурсе «Самый красивый атлет Франции», проходившем в здании казино, и получил всего лишь третье место среди юниоров. Тот провел рукой по волосам и сказал, обращаясь ко мне:

— Да ладно, мне просто не повезло.

Я в первый раз услышал его голос и заметил, что глаза у него сиреневато-голубые. До сих пор помню его лицо с выражением детской обиды. Мейнт положил ему на тарелку сырых овощей. А он доверчиво жаловался нам с Ивонной:

— Какие гады эти судьи… я должен был получить самый высокий балл за показательное выступление.

— Помолчи и ешь, — ласково сказал Мейнт.

От нас было видно, как в городе зажигаются огни, а если приглядеться, то на том берегу можно было различить мерцающие огоньки-окна «Святой Розы». В ту ночь фасады казино и «Спортинга» были ярко освещены. В озере отражались красные и зеленые огни. Что-то оглушительно выкрикивал громкоговоритель, но слов отсюда все равно нельзя было разобрать. Кажется, там устраивали представление «Звук и свет». Я читал в местной газете, что специально приехавший актер «Комеди Франсез», должно быть, Марша, прочтет по этому случаю «Озеро» Альфонса Ламартина. Наверное, это его голос в громкоговорителе иногда долетал до нас.