Но она меня не слушала.

Мы вышли к пристани. С десяток человек поднялось на борт «Адмирала Гизана». Убрали трап. Дети, опершись о борт, что-то кричали, махали нам, прощаясь. Корабль отплывал торжественно, словно в те далекие времена, когда мы еще владели колониями.

— Как-нибудь вечерком, — сказала Ивонна, — мы тоже на нем покатаемся. Вот будет славно, ты согласен?

Она впервые сказала мне «ты», и сказала с таким удивительным воодушевлением… Кто же она, в самом деле? Я не решался спросить.

Мы шли по проспекту д'Альбиньи в тени платанов. Совсем одни. Пес основательно обогнал нас. Свойственного ему уныния как не бывало, он шел, надменно вскинув голову, то вдруг шарахался в сторону, то словно танцевал кадриль, как конь на манеже.

Мы присели в ожидании фуникулера. Она положила мне голову на плечо, и я опять ощутил головокружение, как тогда, в машине, на бульваре Карабасель. В ушах все еще звучали слова: «Как-нибудь вечерком… мы покатаемся… славно, ты согласен?», произнесенные с едва заметным акцентом. «То ли венгерским, то ли английским, то ли савойским?» — раздумывал я. Фуникулер медленно поднимался, густая растительность обступила нас со всех сторон. Вот-вот она нас поглотит. Фуникулер врезался в гущу, обрывал розы и ветки бирючины.

Окно в ее гостиничном номере было приоткрыто, и я слышал, как вдалеке скачет теннисный мяч и перекликаются игроки. Если на свете еще существуют холеные, уверенные в себе балбесы в белом с ракетками в руках, значит, жизнь продолжается и у нас есть время, чтоб отдышаться.

Ее кожа была вся в едва заметных веснушках. Кажется, в Алжире идут бои.

Стемнело. В холле нас ожидал Мейнт в белом костюме с безупречно повязанным бирюзовым шейным платком. Он привез из Женевы сигареты и настойчиво предлагал их нам. «Правда, нельзя терять ни минуты, — говорил он, — иначе мы опоздаем к Мадее (или Мадейе)».

На этот раз мы скатились по бульвару Карабасель на полной скорости. Мейнт, закусив мундштук, на поворотах жал на газ, только чудом мы выехали целы и невредимы на проспект д'Альбиньи. Я поглядел на Ивонну и удивился: ее лицо не выражало ни малейшего испуга. Я даже слышал, как она засмеялась, когда машину занесло.

Кто этот Мадея (или Мадейя), к которому мы едем? Мейнт объяснил, что он австрийский кинорежиссер. Он сейчас снимал фильм неподалеку, а именно в Клюза, на лыжной станции в двадцати километрах отсюда, а Ивонна играла у него. Мое сердце учащенно забилось.

— Вы снимаетесь в кино? — спросил я.

Она засмеялась.

— Ивонна станет великой актрисой, — провозгласил Мейнт, со всех сил нажимая на газ.

А может, он шутит? Киноактриса! Возможно, я уже видел ее фотографию в «Мире кино» или в том же «Киноежегоднике», который обнаружил в ветхом книжном магазинчике в Женеве и листал во время бессонницы, пока не выучил наизусть имена и адреса артистов и постановщиков? Даже сейчас в памяти всплывают какие-то отрывки:

«Юни Астор (Фото Бернара и Воклер. Париж VIII, ул. Буэнос-Айрес, 1).

Сабин Ги (Фото Тедди Пиаз). Комедийная актриса, певица, танцовщица. Фильмы с ее участием: «Папаши задают тон», «Мисс Катастрофа», «Полька в наручниках», «Заговорщики», «Привет, лекарь».

Гордин («Сашафильм»), Париж XXI, ул. Спонтини, 19, тел. Клебер 77–94.»

Может быть, у Ивонны есть псевдоним и я его знаю? На мой вопрос она ответила шепотом: «Это секрет», — и приложила пальчик к губам. Мейнт прибавил с еле слышным, тревожным смешком:

— Видите ли, она здесь инкогнито.

Мы ехали по берегу озера. Мейнт сбавил скорость и включил радио.