Он вступил в полемику с этим парижским профессором отчасти из уважения к его знаменитости, отчасти же, чтобы уточнить собственные взгляды.
Поначалу это были спокойные выдержанные и уважительные ответы, раскрывающие учение о кровообращении и методы, примененные при создании этого учения; потом в посланиях почувствовалась горечь и, пожалуй, сожаление к тем, кто в угоду своему упрямству предпочитает умереть, не поняв истины.
«Учение о кровообращении, — пишет Гарвей в одном из писем, — уже много лет назад было предложено миру, подкрепленное многочисленными опытами и доказательствами, доступными для чувств. Никто, однако, не пытался возражать против него, опираясь на наблюдения. Пустые утверждения, ни на чем не основанные отрицания, вздорные придирки, оскорбительные эпитеты — вот все, что досталось на долю автору учения. Как волны Сицилийского моря, вздымаемые ветром, бросаются на скалы вокруг Харибды, шумят, и пенятся, и мечутся туда и сюда, так бушуют те, кто пытается противопоставить софистические и лживые рассуждения очевидному свидетельству чувств». «…Тщетно пытаются бездарные и несведущие люди опровергнуть или доказать диалектическими ухищрениями то, что может быть опровергнуто или доказано только опытом и наблюдением».
Профессор Риолан посетил Англию и присутствовал на опытах Гарвея. В числе этих опытов был один весьма остроумный и предельно убедительный. Гарвей демонстрировал его перед несколькими своими противниками, чтобы наглядно доказать их заблуждения.
Ему удалось получить труп казненного на эшафоте преступника. Он вскрыл труп, добрался до сердца. Вокруг стола в полном безмолвии стояли медики. Они не спускали глаз с уверенно работающих рук Гарвея.
Вот он взял бычий пузырь, наполнил его водой. Взял трубку, вставил один конец ее в правую часть сердца, а через другой конец влил в пузырь пол-литра жидкости. Правое сердце раздулось, казалось, вот-вот лопнут его ткани. Левая же часть сердца оставалась без изменений.
— Теперь, дорогие коллеги, вы убедились, что из правого желудочка в левый не может пройти никакая жидкость, — сказал Гарвей, — сколько бы я ни лил сюда воды, крови или чего-либо другого, ничто не пройдет из правой половины в левую. Сердце скорее разорвется, чем пропустит через межжелудочковую перегородку хоть каплю жидкости! Вы убедились, что никаких, даже самых малых отверстий в перегородке нет. Куда же переходит кровь из правого сердца? Сейчас вы увидите и это…
Он ввел трубку в легочную артерию, перевязал ее у выхода из сердца, чтобы жидкость не вылилась обратно — у трубки ведь нет клапанов! — сжал пузырь и вогнал «кровь» в артерию. Вода поднялась по трубке, через легочную артерию прошла через легкие и по легочной вене влилась в левое предсердие.
Так движется кровь по малому кругу. Отсюда она попадает в левый желудочек и из него в аорту…
Многих из присутствовавших убедил этот четкий опыт и ясные, логические выводы Гарвея. Только не Риолана! Этот упрямый профессор анатомии не сдавался даже перед очевидностью. Вернувшись в Париж, он послал Гарвею письмо:
«Много ты высказал глупостей, еще больше лжи!»
Так до конца своих дней он остался убежденным противником факта кровообращения.
Десять лет Гарвей был почти одинок. Почти — это значит, что несколько настоящих друзей и просвещенных медиков признали его сразу и как могли в эти тяжкие для Гарвея годы поддерживали его. Среди них был и доктор Энт, один из самых любимых друзей Гарвея. Молодой врач и преданнейший друг, Энт не ограничивался «домашним» признанием Гарвея — он написал в защиту его воззрений большую книгу, названную им «Апология».
Нужно отдать должное и Лондонской коллегии врачей — она одна из первых поняла громадное значение гарвеевского открытия и во всеуслышание объявила об этом. |