— Ваша дочь заполучила моего сына. Это все-таки кое-что!

— Я никогда ее не поощряла!

— Конечно нет, но вы были рады. Если по правде, я тоже обрадовался. В каком-то смысле это дает нам ощущение некоторого постоянства, если постоянство еще кому-то нужно. Молли, не прячьте от меня лицо. Знаете, я ведь не умираю. Чтобы я!.. Я силен, как старик-кенгуру. — Он посмотрел на нее прямо, даже с некоторой враждебностью. — Вы думаете, я умираю?

Она заставила себя, не дрогнув, выдержать его взгляд.

— Я помню только, что вы однажды спросили меня, соглашусь ли я ради вас умереть. Так вот: соглашусь. С радостью!

Лицо Гилберта напряглось. Он резко оттолкнул ее от себя:

— А ну вас! Я сам управлюсь с собственной смертью. Когда время придет. А это еще не скоро. И, Молли…

— Да, милый?

— Это правда: больше я уже сюда не приду.

Она смотрела на него с тоской. Гилберт провел рукой по глазам.

— Наверное, я был слишком оптимистичен, когда воображая, что могу сделать счастливыми сразу двух женщин. На деле все оказалось не так просто. После вас я не в состоянии был идти к Юджинии, в этом-то вся беда. А ей, как видно, было далеко не все равно, хотя она никогда об этом не говорила.

— А теперь сказала?

— Конечно нет. Юджиния! У нее слишком тонкая натура. Мне приходится догадываться, что она думает. А я долгое время не очень старался догадываться.

— Гилберт, вы хороший человек! — воскликнула Молли, повторив уже когда-то сказанную фразу.

Он слабо улыбнулся:

— Какой у вас изумительный, прямой характер, без всяких этих выкрутасов! Если бы у Юджинии был такой… впрочем, тогда я, вероятно, не находил бы ее столь очаровательной. Мне надо немного загладить мою вину, Молли. Вы способны это понять?

Она кивнула. Ей и так все было слишком понятно.

Ситуация знакомая — она где-то на обочине, без права претендовать на что бы то ни было…

Юджиния вгляделась в лицо Ноукса, и ее передернуло от выражения сострадания, которое она на нем прочла.

— Сколько он протянет? — выдавила она из себя.

— Шесть месяцев. Девять. Может быть, год. Он дьявольски упорный борец.

— Пусть он переживет еще один сбор винограда, — сказала она молящим голосом, чувствуя, как ей больно сдавило горло.

— Посмотрим. Только не надо об этом молить Бога, Юджиния. Не пытайтесь во что бы то ни стало поддерживать в Гилберте жизнь — это не будет добрым делом.

— Какое счастье, что вы не уехали в Англию, Юджиния! — сказала Мерион — Мерион, с ее желтым лицом, будто обтянутым морщинистой свиной кожей, и с ее трагическими глазами.

— Я знаю. Но чем я сейчас могу ему помочь? Гилберт не хочет сдаваться, вы знаете. Он будет притворяться здоровым до самого конца.

— Я бы сказала: будьте с ним как можно больше. Сколько бы он ни разглагольствовал и ни орал, он так же сильно влюблен в вас, как и в тот день, когда вы сюда прибыли. Я никогда не забуду этого дня. Он не мог дождаться, когда разглядит ваш корабль через головы собравшейся толпы. Он с рассвета был на берегу с подзорной трубой.

Лицо Юджинии исказила гримаса боли.

— Хотелось бы мне, чтобы ваши слова были правдой. Но это не так. Гилберт давно уже меня не любит.

— Я в это не верю! — воскликнула Мерион. — Он боготворит землю, по которой ступает ваша нога. Вы бы только видели, какими глазами он следит за каждым вашим движением!

— О да, он действительно восхищается мной, — признала Юджиния.