В первый же вечер, во время обязательной инспекции ее комнаты, она отозвала Оттиса подальше от распахнутой двери и вполголоса поинтересовалась, насколько тяжело ранен лорд. Теперь, когда не было нужды пускать кому‑то пыль в глаза, доказывая свою неуязвимость, стало заметно, что движения причиняют ему боль. Лея очень сомневалась в том, что путь верхами вдет ему на пользу, однако эта тема, по‑видимому, даже не обсуждалась. Лорд Грэй испытывал детское отвращение к телесной немощи, одна мысль сделать ей даже небольшую уступку приводила его в исступление.

«Внутренний голос» оказался более словоохотлив, чем ожидалось. Во всяком случае, даже если и существовал запрет на обсуждение темы ранения, то он на него откровенно плевал.

– Не умрет, – сказал он грубовато, плюхаясь на низенький табурет и глядя на нее снизу вверх. О его согнутые колени, кажется, можно было оцарапаться. – Хотя, конечно, будь ему на двадцать лет поменьше, заживало бы куда побыстрее. Полосной разрез поперек живота: какая‑то сволочь в неразберихе свистнула наотмашь самым кончиком шпаги. Ах, не было там меня! Вдвоем мы бы их всех сложили в переулке. Ну да Грэй и с этакой прорехой в шкуре раскидал их, как котят. Больше всего, скажу я вам, его заботило, чтобы никто ни о чем не пронюхал. Нам, видишь ли, не хотелось, чтобы молва прошла, будто и он уязвим. Ну и потом – каков психологический финт для того, кто стоит за этим дельцем! На него восьмерых бретеров спустили, а он вот как ни в чем не бывало в финале дерется. Задумаешься! Тот, кто о ране знал – тот, кто ее нанес! – пошел со своим знанием и со своею гордостью прямо в ад. Сам я ему эту рану и промыл и зашил, и перетянул его так туго, как… ну, в общем, как барышню корсетом. Ожидалось же, что ему назавтра с Эрной в финале встречаться. А это, учитывая нашу пикантную кровавую подробность под ребрами, превращалось в весьма неприятную проблему. Скручивания корпуса и напряжения пресса нам не показаны. Уж ей бы он не сдался, и шанс у нее имелся верный. Так что, мисс Андольф, учтите, вы оказали ему услугу, и с него причитается.

– Но ведь рана может воспалиться, – заикнулась Лея, в спешке выгребая из самых пыльных чердачных закоулков медицинские познания.

Оттис махнул костлявой лапой.

– Ответственно заявляю, ничего у него не воспалится. Я промываю и перевязываю эту штуку каждый день дважды, как бы он ни шипел и ни плевался ядовитой слюной. Наша самая главная проблема в том, что, как и все, уверовавшие в собственную неуязвимость, он паршиво переносит боль. У него от нее делается депрессия, он целыми днями молчит и не оказывает хорошеньким барышням того внимания, на какое они имеют полное право. А вообще‑то, – он подмигнул, – лорд у нас вполне приемлемый.

И отправился вниз, пить с возчиками пиво и набираться местных сплетен.

– Сегодня будем дома, – сказал лорд Грэй. – Часам к трем пополудни.

– К четырем, – тут же отозвался Оттис.

Последовала небольшая перебранка меж лордом и его «внутренним голосом», к которой Лея осталась равнодушна. Она давно уже догадалась, что Винтерфилд близится: дело в том, что на их скромный кортеж начинали оглядываться. Работавшие на полях арендаторы кланялись, проезжавшие навстречу приподнимали шляпы, и она ловила на себе взгляды, полные недоуменного интереса. Такого не случалось в чужих землях, где всем было на них в принципе наплевать.

– Если вы не возражаете, – предложил Оттис, – я бы поскакал вперед. Надо же предупредить Брего, и все прочее…

– Валяй, – улыбаясь, разрешил лорд. – Обрадуй «прочее».

Оруженосец конфузливо потупился, а затем врезал пятками по бокам своего жеребца, такого же огромного мосластого монстра, как и он сам, и вскоре его скрыли корявые тополя, окаймлявшие извивающуюся дорогу.