Возвращаясь в Винтерфилд, они ужинали. Вопреки той жизни, которую она здесь вела, а может быть, именно благодаря ей, Лея не собиралась забывать, что она – привлекательная молодая дама. Для вечеров она после тщательной инспекции выбрала одно из своих ненавязчивых платьев: лиф его с полудлинными рукавами был из черного бархата, с неглубоким девическим вырезом, открывавшим ключицы, талия завышена чуть не под грудь, а юбка сшита из тяжелого, черного же шелка, оживленного ребяческим крупным белым «горохом», почти не расклешенная, с глубокой встречной складкой спереди и сзади. Она целый вечер пришивала крохотный бархатный бантик на место соединения юбки и лифа, по‑иному причесывалась, поднимая волосы вверх, в валик, подчеркивающий грациозный изгиб шеи. Пусть она не рассчитывала на ухаживания, но улыбка в глазах лорда Грэя помогала ей чувствовать себя в ладу с миром.

Она знала, что на нее приятно смотреть. В любом случае, та мера кокетства, на какую она отваживалась, видимо, считалась им вполне допустимой.

Готовили в Винтерфилде хорошо, без изысков и излишеств, очень уж тонким и капризным вкусом хозяин не отличался. Пища была та, что зовется «деревенской», какую рекомендуют, когда надо поправить здоровье. Вино подавалось только к ужину, и то не больше бокала. Она выпила здесь больше молока, чем даже в детстве.

Потом, после ужина, они уединялись в кабинете‑библиотеке, где лорд Грэй усаживался за стол, читал и писал письма, набрасывал план очередного выступления в магистрате или рылся в книгах в поисках юридического прецедента какой‑нибудь особенно заковыристой тяжбы. Лея, подобрав под себя ноги, устраивалась на бархатном диванчике с анатомическим атласом. В первый вечер, когда лорд Грэй бесцеремонно сунул ей в руки эту тяжеленную книжищу, она была шокирована ее откровенными красочными картинками до немоты. Затем, вникая во взаимодействие человеческих мышц, костей и сухожилий, в расположение нервных узлов, она обрела зрелую способность рассматривать «картинки» не с точки зрения сдавленно хихикающей фрейлины, а глазами профессионала, чья жизнь зависит от суммы навыков и знаний. Это было ей необходимо. Потом, опережая практику, пошли книги об оружии разных народов и учебники, описывающие разные стили бокса и борьбы. Здесь она усмотрела возможность кое‑чем удивить даже Отгиса, а потому изучала их придирчиво и тщательно, по многу раз прокручивая в уме особенности описанных приемов.

Память у нее была хорошая, и тело ей повиновалось.

С некоторых пор, а со временем все чаще, лорд Грэй завел моду огорошивать ее внезапным вопросом, казалось бы, никак не относящимся к ее занятиям настоящего момента. Что‑нибудь из агрономии, юриспруденции или метеорологии. В первый раз она даже подумала, что он просто высказал вслух терзавший его вопрос, и не обратила на него ни малейшего внимания. Нетерпеливое «я к вам обращаюсь, мисс Андольф» стегнуло ее, как кнутом.

– Я не знаю, – растерянно отозвалась она.

– Там, на полке, стоит томик Гебориуса, – сказал лорд Грэй. – У него это должно быть. Будьте так добры, взгляните.

Выраженному в подобной форме пожеланию противиться было невозможно. Лея вставала, рылась в книгах, листала их, мельком проглядывая страницы и мысленно браня переписчиков за корявый почерк, находила нужное и отчитывалась, будто на экзамене. Потом она уже и сама знала, в какой книге и где именно находится интересующая лорда информация, потом они как по волшебству стали раскрываться в ее руках на нужной странице, а вскоре ей и вовсе не приходилось подниматься с диванчика: ответы всплывали сами собой, она даже глаз от своей книги не поднимала. Когда она обнаружила, что подобная форма общения устоялась, до нее дошло, что и у самого лорда Грэя не могло быть иначе. На все вопросы, которые он ей задавал и в разрешении которых якобы нуждался, он прекрасно знал ответ.

– Зачем? – спросила она.