— Поэтому они должны ехать медленно, по-моему. Высматривать место: что-то подходящее для стоянки, чтобы был предлог задержаться… и что-то пригодное, как примета. Что-то сверх того, о чем нам говорили.

— Я все рассказала, про что знаю! — запротестовала Лусинда.

Соломон Толли кивнул.

— Думаю, так и есть. Что не означает, что больше ничего нет. Вполне вероятно, они приберегли нечто для себя самих, информацию, которую не открыли никому.

— Я бы сказал, мы можем находиться в пяти милях от цели прямо сейчас, — предположил Айзек.

Отблески костра вспыхивали на темной хвое и на серебристых стволах осин. Осины были из самых крупных, какие я видел. Ведь осина растет густо, струной тянется вверх. Это дерево любит солнце, не может без него обойтись и в числе первых занимает опустошенные пожаром участки. Она вырастает высокой, и под ее покровом начинает подниматься ель, процветая под защитой. Но по мере того как ель становится выше, осина начинает отмирать, пока через много лет не остается один плотный ельник.

Одно из наиболее красивых деревьев в мире, оно мало годится в дело, потому что от сердцевины гниет. Сейчас, в канун зимы, его листва уже зазолотилась. Почва, где мы будем спать, укрыта золотым ковром в несколько дюймов толщиной. На мой вкус, достаточное богатство.

Поднявшись от огня, я набрал листьев и свалил их в месте, где ляжет Лусинда, затем нагреб для себя. Я чувствовал себя взвинченным и не хотел спать. Костер мы оставили догореть до углей. Мы подсовывали в него шишки и обломки дерева, валяющиеся кругом, но выбирали такие, чтобы тлели, не производя яркого пламени.

Боба Сэнди беспокоила его нога. Мы обработали ее тщательно, как только были в состоянии, но, хоть кость осталась неповрежденной, рана болела, и нога сгибалась с трудом. Сэнди заснул первым, потом Эбитт.

Хит сторожил первым и уже спустился вниз. Кембл и Толли улеглись, затем Хорхе Улибарри, выяснив, что не может ничем услужить Лусинде, удалился на покой, забравшись глубоко в осинник. Дэйви Шанаган лег под елкой; он видел костер, но самого его от костра не было видно.

— Почему вас зовут Профессором? — ни с того ни с сего спросила Лусинда.

— В шутку, — пожал я плечами, — но я действительно преподавал какое-то время. Не засиделся в должности, признаюсь прямо. Мне нравилось заниматься наукой, нравилось учить, но я еще и писал, и немного баловался юриспруденцией. Откровенно говоря, кем-то определенным я не стал. Видите ли, мальчишкой я жил в лесу. Глушь нанесла на меня свой отпечаток, и временами я обнаруживаю, что скучаю по тенистым тропинкам под кронами деревьев.

— А теперь что?

— Кто знает! Сомневаюсь, что когда-либо вернусь к прежнему образу жизни. Конечно, многое хотелось бы изучить. Тянет попутешествовать, исследовать древние цивилизации Азии, Или, если на то пошло, здешние. Слишком мало известно о том, что тут делалось до появления белых.

— Вы не женаты?

— Моя жена умерла. Тогда я и отбросил связи с прошлым.

Я встал.

— Лучше постарайтесь отдохнуть. Завтра нам придется нелегко.

Она отправилась в постель, но я не последовал ее примеру. Сна у меня не было ни в одном глазу, почему — непонятно. Что-то не давало мне покоя, и я прошел к тому месту, где Хит стоял на страже.

— Это ты, да? Пока все спокойно. Но как-то нынешняя ночь мне не по душе.

— Мне тоже.

Мы стояли спиной к осиновой роще. Листья нежно перешептывались вокруг. Всходила луна, делая окружающее рельефным до неправдоподобия. Белесые стволы деревьев напоминали греческие колонны. Я положил на один из них ладонь.

— Они подстригают себя сами, — сказал я.