— Они подстригают себя сами, — сказал я. — По мере роста первые ветви отпадают.

— Толстые какие, — заметил Хит. — Обычно осины бывают жиже.

— Этим по сотне лет или больше. Они редко доживают до двухсот… очень редко.

Хит повернул ко мне лицо.

— Чантри, я все думал, про что ты говорил раньше, насчет как выгоревшие места зарастают осинником. А она как раз про выгоревшее место и упоминала. Не считаешь, то место может сейчас быть под осиновым лесом?

— Пес возьми. Хит, а ты, наверно, прав. Только к нашему времени тот склон уже должен быть покрыт елью, осины окажутся малочисленными, если останутся вообще.

— Или станут очень старыми… вроде этих.

Молча мы переваривали одну и ту же мысль: в эту самую минуту мы, возможно, стоим среди тех, поднявшихся на давнем пожарище деревьев. С иссиня-черной каменной стеной под нами и полосой кварца напротив.

— Это было бы слишком хорошо, но, Хит, гляди получше. Я пойду выясню, на что похож бок горы над нами.

— Давай. — Он сплюнул в пышную подстилку. — Что-то у меня в нутре свербит насчет этого места. Ты когда распространялся про осины, я все вспоминал, как оно выглядело на подходе.

Повернувшись, я обошел осинник и двинулся мрачными коридорами между елями вверх. В лунном сиянии осины поражали невероятной красотой — недвижные светлые стволы, слегка трепещущие золотые листья — чары, да и только. Неудивительно, что они привлекают так многих животных и птиц.

«Фергюсон» в правой руке, я упорно карабкался все выше. Путь часто становился таким крутым, что приходилось подтягиваться, хватаясь за ветки. И как-то сразу я очутился на открытом склоне, глядя вниз на ельник, на осины, на всю древесную поросль. Ибо вышел на границу распространения леса.

Наверху висела луна. Невозможно прозрачное небо заливало рощу подо мной туманным золотистым светом. Мгла шла не от сырости или низкого облака: так мерцали средь деревьев лунные лучи. Позади громоздилась необъятная гора, внизу крутой косогор, дрожащее свечение осинника, а за ними, на другой стороне долины, обрыв. Древний сброс на краю изрезанного плато, лежащего далее.

Дна долины я не видел. Все в глубине скрывала непроницаемая тень. Мгновение я стоял неподвижно, забывшись в упоении видом, затем повернулся взглянуть на верхний склон.

Он резко возносился к высвеченной небом черте, и, когда я шагнул к подножию, под ногой заскрежетал щебень. То, что мы искали. Каменный крутояр, изрезанный трещинами, крушащийся от смены тепла и холода.

Помедлив, я двинулся обратно, и тут мои уши уловили негромкий звук. Стремительно обернувшись, я бросил взгляд вдоль основания ската. Кто, -то идет сюда… мужчина высокого роста. Не размышляя, я отступил на участок поравнее, в поисках лучшей опоры для ног.

Идущий приближался непринужденно, почти без шума. Я не сомневался, кто он такой, но ждал, заинтересованный, что он собирается делать, и не забывая о лагере внизу.

— Приветствую, дружище! Так и знал, что только вы можете забраться сюда среди ночи. Чтобы пренебречь сном ради прогулки в подобный уголок, надо быть в душе чуточку поэтом. Что ж, хорошо, что вы пришли. Пора нам переговорить вне слышимости всяких прочих.

— Они друзья мне, — ответил я суховатым тоном.

Он отмахнулся от моих слов рукой.

— Натурально. У всех людей есть друзья. А уж что они для нас значат, зависит от того, как мы умеем их использовать. Мне кажется, ваши свою ценность для вас потеряли.

— Мое мнение несколько другое.

— О? Ну само собой. Вы — человек романтического склада, иначе духу бы вашего на Западе не было.