Правительство возглавил генерал, предыдущего президента он выслал и правил железной рукой. Говорили, будто своих политических врагов он утопил в порту и будто любой смельчак, нырнувший достаточно глубоко, может в этом убедиться: обглоданные рыбой скелеты так и остались под водой, привязанные за щиколотку к бетонным блокам. Несмотря на репрессии, с помощью которых генерал удерживал под контролем всю страну, с каждой минутой он терял власть, преследуемый массовыми народными протестами, которые разгонял выстрелами новый полицейский корпус, сформированный по прусской военной системе. Столица выглядела так, будто идет война. Студенты, преподаватели, врачи, инженеры, юристы и профсоюзы объявили забастовку, объединенные единым требованием: отставка президента. Генерал окопался у себя в кабинете, не в силах поверить, что удача в одночасье от него отвернулась, и по прежнему твердил, что полиция выполняет свой долг, убитые полицией заслуживают своей участи, потому что нарушают закон, что это страна неблагодарных скотов, что при его правлении был порядок и прогресс и чего еще им нужно, а мировая катастрофа произошла не по его вине.

На второй день Хосе Антонио и остальные братья тоже вышли на улицу, чтобы принять участие в беспорядках, движимые не столько политическими убеждениями, сколько нежеланием оставаться в стороне, к тому же таков был настрой всех их друзей и знакомых. В толпе смешались чиновники в галстуках и шляпах, голые по пояс рабочие, оборванные нищие. По мостовой, плечом к плечу, двигалась огромная масса народу, нисколько не походившая на вереницы бедных семей в худшие времена безработицы, на которых средний и высший класс смотрели с балконов. Для Хосе Антонио, привыкшего сдерживать эмоции и вести упорядоченное существование, это был незабываемый опыт, на несколько часов он почувствовал, что принадлежит коллективу. Он не узнавал себя в беснующемся манифестанте, напиравшем на плотную шеренгу вооруженных полицейских, которые отбивались дубинками и стреляли в воздух.

В разгар манифестации он увидел Джозефину Тейлор: она стояла на углу, зараженная всеобщим возбуждением, и держала за руку испуганную девочку, то есть меня. Его эйфория остыла в одно мгновение. Он все еще носил в кармане коробочку с кольцом, украшенным бриллиантами и гранатами, от которого гувернантка вежливо отказалась, когда он, стоя на коленях, как в старые добрые времена, просил ее руки.

– Я никогда не выйду замуж, Хосе Антонио, но всегда буду любить тебя как лучшего друга, – сказала она и продолжала обращаться с ним так же приветливо, как и раньше, будто не слышала его признаний.

Но близкие и нежные отношения, которые установились между ними с момента знакомства, давали Хосе Антонио надежду, что со временем ее настроение переменится. Кольцо оставалось при нем более тридцати лет.

Женщин среди демонстрантов было немного, и мисс Тейлор в брюках, куртке и «большевистской» фуражке можно было принять за мужчину. Рядом с ней стояла другая женщина, тоже в мужской одежде, которую Хосе Антонио прежде ни разу не встречал. Джозефину в брюках он тоже еще не видел, потому что в роли гувернантки она была образцом традиционной женственности. Он взял ее за руку, а меня – за воротник пальто и практически силой поволок нас к подъезду одного из домов, подальше от полиции.

– Вас могут растоптать или пристрелить! Что ты здесь делаешь, Джозефина? Да еще с Виолетой! – возмущался он, не понимая, какое дело до местной политики этой ирландской девушке.

– То же, что и ты, сжигаю энергию, – рассмеялась она охрипшим от крика голосом.

Хосе Антонио не успел поинтересоваться, почему она так одета, – в этот момент его перебила спутница мисс Тейлор, которая представилась как «Тереса Ривас, феминистка, к вашим услугам».