Время от времени он исчезал. Об очередном исчезновении мы узнавали заранее: он менял подошвы на ботинках, упаковывал топор, нож и наваху, проверял удочку, веревки для силков и припасы, которые давала ему Факун да, любившая его той же сварливой и властной любовью, с которой относилась к дяде Бруно. Все это он заворачивал в одеяло, вешал рулон по диагонали на спину, привязав к груди веревками. Прощался без лишних слов и уходил пешком. Верхом он ехать отказывался; уверял, что лошади или мулу будет тяжело его везти. Пропадал на несколько недель и возвращался худой, бородатый, почерневший от солнца и абсолютно счастливый. Мы спрашивали, где он был, и он всегда отвечал одно и то же: разведывал что и как. Это означало непроходимые леса холодной сельвы, вулканы, вершины горных хребтов, обрывы и крутые перевалы, образующие естественную границу, бурные реки, пенные водопады, лагуны, спрятанные в расщелинах скал, а также следопытов, знавших эту землю как свои пять пальцев, пастухов и охотников, индейцев, которые относились к нему с уважением и прозвали Фучан – на языке индейцев мапуче «Гигант» – за исполинский рост. Среди этих людей Торито был не деревенским дурачком, а мудрым великаном.

Однажды в субботу, поздней осенью, один из работников близлежащей фермы, который видел меня на родео, пришел к Ривасам под предлогом покупки свиней; я и представить себе не могла, что на самом деле его интересовала я. Помнится, это был наглый, кое как выбритый тип с зычным голосом, который разговаривал с нами, не слезая с лошади. Поросята были совсем маленькими, продавать их было слишком рано, и дядя Бруно предложил ему вернуться через два месяца, но, поскольку тот не уезжал, пригласил его зайти в дом отдохнуть. Я налила им яблочной чичи  и сделала вид, что ухожу, но он остановил меня щелчком языка, как собаку.

– Куда ты, красотка? – спросил он.

Дядя Бруно встал, скорее удивленный, чем рассерженный, потому что к такой наглости мы не привыкли, и отправил меня к маме, чтобы потихоньку избавиться от незнакомца.

В тот день мне предстояло еженедельное купание. Факунда и Торито разжигали в сарае огонь и грели воду в огромном котле, который выливали в деревянное корыто. Торито опускал парусиновую занавеску, служившую дверью, и удалялся, а Факунда помогала мне вымыть и расчесать волосы, и я выходила оттуда румяная и сияющая. Это был долгий и чувственный ритуал: горячая вода сочеталась с прохладным вечерним воздухом, мыло из древесной коры обильно пенилось на волосах, жесткая губка скользила по коже, я с наслаждением вдыхала живительный аромат мяты и базилика, которые Факунда заваривала для ванны. Потом насухо вытиралась тряпками – полотенец у нас не водилось – и Факунда причесывала мне волосы. Точно так же я помогала ей, Лусинде и тетушкам. Маму мыли в несколько присестов, чтобы она не простудилась. Мужчины обливались из ведра холодной водой или купались в реке.

Уже стемнело, когда я простилась с Факундой и отправилась в дом в ночной рубашке и толстом жилете, чтобы отнести тетушкам миску бульона, хлеб и сыр, которые составляли наш обычный ужин. Внезапно я снова услышала щелчок, который несколько часов назад издал этот человек, и, прежде чем успела отреагировать, он вырос передо мной.

– Куда идешь, красотка? – повторил он развязным тоном.

Даже в нескольких шагах от него я почувствовала запах спиртного. Не знаю, что он обо мне подумал; возможно, решил, что я всего лишь служанка Ривасов, которой он может попользоваться. Я бросилась к дому, но он преградил мне путь и кинулся на меня, схватил за шею одной рукой, а другой зажал мне рот.

– Если закричишь, я тебя убью, у меня есть нож, – пробормотал он, плохо выговаривая слова, и ударил меня коленом в живот, отчего я согнулась пополам.