– Можно мне один такой? – спросила я, потянувшись к мешочку с драже, но Доуви шлепнула меня по руке.

– Нельзя! Я все утро с ними возилась! – Она достала из рефрижератора наш обед – тарелку бутербродов из белого хлеба с ветчиной и горчицей и мисочку клубники, посыпанной сверху дробленым кокосом.

– Опять ветчина с горчицей? – спросила я, поднимая с тарелки половинку бутерброда.

– Все претензии к миссис О’Коннор.

Миссис О’Коннор жила в соседнем городке – кухаркой в нашей семье она стала еще до моего рождения. Когда ее сын погиб на войне, она два месяца не приходила на работу, а когда вернулась, отец запретил нам жаловаться на ее стряпню.

– Нет уж, – сказала я.

– Ее все равно здесь нет, – сказала Доуви. – Уехала домой. Ужин сегодня готовит Эстер.

– Эстер не умеет готовить, – сказала Зили, и мы засмеялись. Мысль об Эстер, готовящей что-либо, была уморительной.

– Будет учиться. Ей предстоит самой вести домашнее хозяйство, и ей ведь нужно будет готовить для мужа, как вы считаете?

Зили высунула язык, задумавшись об этом, и взяла половинку бутерброда, а затем другую.

– Лучше я тогда наемся как следует… – Она откусила огромный кусок, и капельки горчицы потекли с ее губ.

– Вы бы поддержали сестру, – сказала Доуви. – Быть хозяйкой непросто. Мне ли не знать.

Она снова открыла дверь рефрижератора и принялась двигать ею вперед и назад, словно это был веер. Ее платье в подмышках потемнело от пота.

– Сегодня днем не ходите больше на улицу – в газетах пишут, что такая жара опасна.

Хотя в ее рабочие обязанности это не входило, Доуви ежедневно к нам заглядывала, чтобы убедиться, что мы с Зили не умираем от жажды или голода, солнечного удара или обморожения.

– Сбегайте-ка за сестрами. У меня выходной, и я уже ухожу, – сказала она, прогоняя нас из кухни. – Скажите им, что их обед я оставлю в столовой.

На втором этаже «свадебного торта» у нас было отдельное крыло – девичье, как его называли: три спальни и гостиная. Несмотря на размеры дома, мы с сестрами всю жизнь ютились здесь, по две сестры в спальне. Стены наших комнат пестрели цветами – мама нарисовала их, когда мы были маленькими, вдохновленная французской книжкой ботанических иллюстраций: листья и лепестки, каждой спальне свой сад, каждый сад на краю темного леса.

Спальня Эстер и Розалинды была расписана астрами и розами, но астры преобладали. Белинда никогда не любила розы и, назвав дочь Розалиндой, пыталась схитрить – почтить память своей матери, Розы, не уступая при этом ненавистному цветку. Астры же она обожала и рисовала их в виде звезд: aster на латыни – звезда, и каждый цветочек сиял заостренными пурпурными лучами, расходившимися из золотистого центра. Когда я была маленькая, Эстер сажала меня на коленки, показывала на стену астро-звездочек и говорила: «Загадывай желание!» – и каждый раз я загадывала что-то новое, что-то еще более захватывающее, чем в предыдущие разы. Когда Эстер забрали у нас, я сидела около этой звездной стены и изо всех сил желала, чтобы она вернулась.