— Во! — заорал Таран. — Их там водой поливают, верно? А вода должна стекать куда-то, верно? Как же мы, ослы, сразу не догадались?!

Не сговариваясь, они бегом побежали на мойку.

Люк отыскался быстро. Он располагался рядом с бетонной конструкцией, на которую въезжали автомобили. Более того, люк был открыт, и чугунная крышка валялась далеко в стороне от него. Однако гораздо ближе к люку лежали на боку четыре пустые железные бочки, крашенные охрой, с белыми надписями «А-93» на боках.

— Сто литров в каждой, не меньше, — заметила Милка. — Небось все туда и вылили… Столько быстро не выгорит.

Когда подошли к люку, сразу почуяли горячий, угарный воздух, выходящий оттуда. Пламени, правда, не просматривалось.

— Нырнем? — предложил Таран, на что Милка прореагировала характерным жестом, покрутив пальцем у своего бронешлема.

— Совсем, что ли, крыша поехала? Изжаримся… Этой трубе еще час-полтора остывать надо и проветриваться. Там кислорода сейчас ноль целых хрен десятых. В противогазе и то сдохнешь.

— А как же они ушли? — риторически спросил Юрка, имея в виду Седого и компанию.

Милка аж подняла на лоб забрало шлема и стянула вниз с распаренной морды противогаз.

— Никуда, блин, они не ушли! — торжествующе вскричала она. — В тюрьме застряли! Нас дожидаются! Дуем бегом туда!

И, запихав противогаз в чехол, помчалась в сторону выхода в винный погреб.

— Бегом, конечно, семь верст не крюк! — проворчал Таран, тоже снял противогаз и припустил скачками, пытаясь догнать эту лосиху-«мамонтиху».

Мастерство не пропьешь! Таран в свое время крепко зациклился на боксе и легкой атлетикой особо не интересовался. Но когда увидел, как эта самая бывшая десятиборка или семиборка — Юрка не помнил, сколько там видов у баб — бегает с полной выкладкой на не такую уж малую дистанцию по подземельям с не самым лучшим воздухом, сильно зауважал этот вид спорта. Ежели еще учесть, что Милке уже 28, даже к 29 ближе, что она в прошлом и пила, и гуляла, и кололась, и на зоне сидела, то здоровья у нее явно не в избытке. Во всяком случае, Таран сумел ее догнать только у пролома, ведущего из погреба в бывшую Милкину комнату. Да и то потому, что Милка сама сбавила ход, пробираясь через пролом, оставшийся на месте бывшего стенного шкафа.

— Ну-ка, потише! — прошипела она, когда Юрка, пролезая в комнату, запнулся за кирпич и наделал шуму.

— Что, идут?! — тоже шепотом спросил Таран.

— Неясно… Шорохи какие-то были. Может, опять крысы, а может, и нет…

Прислушались. Действительно, какие-то неясные звуки долетали до ушей, но не со стороны «театрального» коридора, а с тыла, из погреба. И на шаги эти звуки были не похожи. На всякий случай Таран отошел обратно в проем и прислушался. Тут звуки слышались гораздо лучше, чем в Милкиной комнате, а потому Юрка отчетливо определил, что исходят они из того места, где располагался лаз, ведущий в погреб, и горка, по которой можно было к этому лазу спуститься.

Сам звук, шелестяще-брякающий, Таран тоже распознал. Кто-то орудовал лопатой. Но не внизу, а вверху. Похоже, что кто-то раскапывал слежавшийся снег, заваливший лаз. Еще через несколько секунд послышался легкий деревянный треск, шорох, потом характерный деревянный стук — доска на доску упала. Сразу после этого в дальнем конце туннеля появился косой луч фонаря, осветивший горку, и чей-то незнакомый, торжествующий голос сказал:

— Глаз-алмаз! Как раз здесь! С прошлого лета запомнил, надо же!

«С прошлого лета…» Прошлым летом здесь «мамонтов» не было, а вот собровцы побывали.