|
Внезапно он приблизился ко мне вплотную, и я увидел, как его пальцы, без-жизненные, словно пергаментные, невесомые пальцы, оказались у меня на плече. – Подумать о луговине, которой никогда не было на самом деле, и женщине, которая мертва? – Неужели ты так безжалостен? – воззвал я, теснее прижимаясь к нему, так что мы сопри-коснулись лбами; я поразился ощущению этого прикосновения и видом его опаловых глаз, которые рассмотрел теперь столь отчетливо. – Нет, я не безжалостен. Просто я тот, кто напоминает, напоминает и напоминает. Я повернулся к двери церкви. Я тянул за два огромных крюка, пока не услышал, как подался запор, и тогда я широко открыл одну створку, а затем и другую, хотя, зачем мне понадобился такой громадный и широкий проход, не понимаю и по сию пору. Может быть, он был предназначен для моего могущественного отряда помощников? Пустынный величественный неф раскрылся передо мною, тот, что прошлой ночью был за-пружен толпой воющих от ужаса будущих доноров для этого жуткого Двора и где над головой у меня, на хорах, раздавалось самое древнее из погребальных песнопений. Яростный солнечный свет теперь проникал сквозь эти дьявольские окна. Я задохнулся от ужаса при виде перепончатых бесов, в таких немыслимых количествах украшавших растрескавшиеся, но каким-то чудом удерживавшиеся на местах осколки витражей из сверкающего стекла. Каким толстым, видимо, было такое стекло, сколь тщательно отшлифо-ванными оказались его многочисленные грани, и сколь зловещими были выражения этих чудо-вищ с паутинообразными крыльями, злобно смотревших на нас, как если бы они ожили в сияю-щем свете дня и намеревались остановить наше продвижение. Ничего нельзя было с этим поделать, оставалось лишь оторвать от них взгляд, смотреть се-бе под ноги и устремиться прочь. Я заметил в полу какой-то крюк, походивший на тот, который был ввинчен в пол в церкви моего отца, сравненный заподлицо в полукружье, вырезанном в камне, крюк из золота, тщательно сглаженный и отполированный, чтобы он не выдавался над уровнем пола и о него нельзя было зацепиться носком или каблуком. Сверху его ничто не при-крывало. Он просто недвусмысленно указывал на местоположение главного спуска в склеп под цер-ковью. Этот единственный мраморный узкий прямоугольник находился в центре церковного пола. Большими шагами я устремился вперед, чтобы потянуть за этот крюк, – эхо от стука каб-луков моих сапог гулко раздавалось по всей пустой церкви. Что же остановило меня? Я увидел алтарь. В каждое мгновение солнечные лучи по-новому высвечивали фигуру Люцифера – гигантского красного ангела над безмерным, бескрайним мо-рем красных цветов, казавшихся свежесрезанными, какими они были и в ту ночь, когда меня привезли в эту церковь. Я увидел его и замер при виде его свирепых, горящих желтым пламенем глаз – прекрасных драгоценных камней, врезанных в толщу красного мрамора, – и заметил его клыки из белой слоновой кости, злобно оскаленные над верхней губой. Я увидел рядом с ним множество клыкастых дьяволов, расположившихся вдоль стен слева и справа от него самого, и все их глаза из драгоценных камней показались мне алчущими и сверкающими на свету. – Это склеп, – сказал Мастема. Я потянул за крюк изо всей мочи. Мне не удалось даже слегка сдвинуть с места эту мра-морную махину. Человеку не под силу было поднять такую тяжесть. Понадобилось бы впрячь несколько лошадей, чтобы справиться с задачей. Я прочно обхватил крюк руками, дергал его со всей силой, но все же он оставался неподвижным. Это походило на жалкую попытку сдвинуть каменные стены свода. – Сделаем это вместо него! – взмолился Рамиэль. – Давайте сделаем это сами. – Это ведь ничего не значит, Мастема; это похоже на отпирание каких-нибудь дверей. Мастема потянулся и мягко, весьма осторожно оттолкнул меня в сторону, я снова призем-лился на ноги и спустя какой-то миг смог обрести устойчивое равновесие. |
