|
Вся комната засверкала и, казалось, беззвучно задрожала. Мои ангелы искрились и вырас-тали у меня на глазах во всем великолепии своих белоснежных и темно-синих одеяний. Все смотрели на фигуру Мастемы со шлемом на голове. Невероятный музыкальный шуршащий звук наполнил тишину – поющий звук, словно огромная стая птиц с золотыми колокольчиками в горле внезапно пробудилась и устремилась вверх с ветвей своих залитых солнечным светом деревьев. Я вынужден был прикрыть глаза Я утратил равновесие, воздух стал прохладнее, а мое зре-ние, казалось, заслонило поднявшееся невесть откуда облако пыли. Я тряхнул головой. Огляделся вокруг. Мы оказались внутри самого замка. Там было очень сыро и почти темно. Свет проникал туда лишь сквозь щели громадного разводного моста, который, разумеется, был поднят и укреплен на опорах. По обе стороны от него возвышались грубо отесанные каменные стены, а на них повсюду виднелись огромные ржавые крючья и цепи, которыми, очевидно, не пользовались по крайней мере на протяжении последнего года Я повернулся и вошел в едва освещенный внутренний двор, и у меня вдруг перехватило дыхание при виде высоких стен, окружавших меня и устремленных вверх, к отчетливому кубу яркого, прозрачного, синего неба Несомненно, это был тот же крепостной двор при входе в замок, ибо перед нами возвыша-лась другая пара огромных ворот, настолько широких, что сквозь них мог бы проехать самый большой соременный фургон с сеном, какой только молено себе представить, или новомодная военная машина Земля во дворе была грязная. Высоко в стенах со всех сторон были прорезаны окна, ряд за рядом виднелись двухстворчатые арки окон, и все они были зарешечены. – Ты нужен мне теперь, Мастема, – сказал я. Я снова осенил себя крестным знамением. Вынул из кармана четки и приложился губами к распятию, взглянув на крошечную, искривлен-ную от непереносимых страданий фигурку нашего страждущего Христа Громадные ворота вдруг растворились передо мной. Раздался громкий скрипящий звук, за-тем уступили сопротивлению металлические болты, и ворота застонали на своих петлях, откры-вая проход в отдаленный, залитый солнечным светом внутренний двор еще больших размеров. Толщина стен, сквозь которые мы прошли, достигала где-то от тридцати до сорока футов. По обе стороны от нас в арочных проемах я увидел двери с некоторыми признаками заботливого ухода, впервые замеченными мной за все время после того, как мы вошли в замок. – Эти твари даже не входят и не выходят как нормальные существа, – сказал я, ускоряя ша-ги, чтобы солнце висело у нас над головами, когда мы выйдем во внутренний двор. Горный воз-дух показался мне слишком прохладным и слишком влажным в сравнении с отвратительной во-нью в толще прохода Здесь, глядя вверх, я увидел окна такими, какими они мне запомнились, с вывешенными в них роскошными знаменами и фонарями, которые должны были зажигаться по ночам. Здесь я заметил гобелены, небрежно наброшенные на подоконники, будто дожди вообще не могли при-чинить им вред. А на самом верху я увидел зубчатые парапеты с бойницами и прекрасной клад-ки стены из белоснежного мрамора. Но даже все это не могло сравниться с великолепием огромного внутреннего двора, остав-шегося позади. Эти стены были слишком грубо отесаны. Камни были испачканы, и по ним вряд ли часто ходили. Местами скопились лужи. В трещинах буйно разрастались сорные травы, но, ах, здесь виднелись и прелестные полевые цветы, и я смотрел на них с нежностью, даже успел прикоснуться к ним, удивляясь, каким ветром занесло их семена в такое жуткое место. Впереди нас ждали еще одни ворота – огромные, деревянные, скрепленные железом, уса-женные грозными остриями у самого мраморного свода, – и эти ворота растворились перед нами и позволили пройти до следующей стены. Ох, какой же великолепный сад встретил нас за этой стеной! Пока мы в темноте прокладывали себе путь на протяжении еще сорока футов, я вдруг уви-дел впереди громадные рощи апельсиновых деревьев и услышал крик птиц. |
