Мумит не видел по телевизору сюжет о взорванном автобусе – был в горах. А когда через неделю спустился в село, ему передали запечатанный конверт.

    "Карим, любимый, – было выведено ровным женским почерком на вырванном из ученической тетрадки листке, – я молила и сейчас молю Аллаха, чтобы мы встретились с тобой, в раю. Мне сказали, что это обязательно случится, если мы погибнем, убивая неверных. Я иду в рай, счастливая, и буду ждать тебя там. Я молю Аллаха, чтобы ждать было недолго…"

    Этой ночью Мумит, запершись в комнате, долго сидел у окна, невидящим взором глядя в темное стекло. Зайнаб впервые за все время их знакомства назвала его прежним именем. И цель выбрала, думая сделать ему приятное хотя бы напоследок… Он не плакал – разучился. Но сухой шершавый комок долго ворочался в горле.

    Зайнаб была права – за смерть жены и детей он отомстил стократно. Но остановиться не мог. Если он не верил в Аллаха, милостивого и милосердного, то Юсеф и все остальные верили. Хотя они беспрекословно подчинялись ему, гордились им (Мумит не раз слышал, как его моджахеды хвалились перед другими своим командиром, называя его Масудом – удачливым), но стоило Мумиту сделать что-то не так… Из жизни, в которую он вступил, сбив два штурмовика, выхода было два. Первый: в рай к Зайнаб. Мумит не верил в рай, поэтому оставался второй – под белой буркой на родовое кладбище. Это если твой труп не достанется русским…

    Когда он в очередной раз приехал к Хасану, они говорили долго.

    – Я часто вспоминаю командира школы, который хотел расстрелять тебя, – сказал ему Хасан, – он не ошибался. Мне все труднее с тобой. Ты отказываешься использовать смертниц, хотя с ними работают все, не хочешь проводить диверсии в городах кафиров. С твоим умением планировать операции, ты мог бы достичь успеха даже без смертниц. Но ты не хочешь. Почему?

    – Горцы не воют с женщинами и детьми, – устало ответил Мумит. – Это позор.

    – А как другие воюют?

    Мумит промолчал.

    – Кафиры пришли на твою землю, они убили твоих детей, а ты боишься отплатить им тем же?! – раздраженно воскликнул Хасан.

    – Есть только один человек, чьих детей я убил бы, – тихо сказал Мумит после долгого молчания. – Того, кто отдал приказ бомбить мою страну. Того, кто командует всеми русскими. Его самого я убить не смогу – хорошо охраняют. А вот детей можно попробовать.

    – Так убей!

    Мумит замолчал. Затем поднял глаза на Хасана, и тот невольно поежился, увидев в их серо-стальном блеске ответ.

    – Ты и твои люди должны мне помочь…

    * * *

    Майским вечером фургончик с витиеватой надписью "Кавказский стол" и красочным рисунком румяного шашлыка на шампуре притормозил у подъезда обычного жилого дома. Из стоявшего неподалеку черного джипа тут же вышли двое плечистых мужчин в одинаковых черных костюмах, подошли.

    – Документы! – строго потребовал один.

    Водитель и пассажир, худощавый мужчина лет тридцати во фраке с галстуком-бабочкой, послушно протянули паспорта.

    – Вдвоем будете работать? – спросил человек в черном костюме, внимательно разглядывая людей в салоне.

    – Я один, – торопливо пояснил худощавый. – Он, – кивнул он в сторону водителя, – только поможет занести коробки.