|
– Решительным движением он воткнул деньги официанту в ладонь и шагнул в дверь. Они уже усаживались в машину, когда из дверей ресторана выбежал запыхавшийся официант. Подлетев, он распахнул дверцу и протянул кредитную карточку. – Вот, вы потеряли. Старый тихонько ахнул. Он был уверен, что все эти потуги пропадут даром. Человека не переделать, и все душещипательные истории на эту тему – не более чем сочинения для воскресных школ. Молодой медленно протянул руку и, взяв карточку, сказал: – Спасибо. Официант облегченно усмехнулся: – Чего уж там, – и, резко развернувшись, двинулся к дверям. У самых дверей он остановился и, окинув скептическим взглядом типа в костюме от Валентине, уютно устроившегося на ступеньках, достал из кармана бумажник и со словами: “Вот, дядя, возьми и больше не теряй” засунул его тому за пазуху. Старый покачал головой и протянул: – Да-а-а. Не ожидал. Молодой улыбнулся: – Этих людей трудно назвать добропорядочными обывателями, но у большинства из них в душе до сих пор живы понятия чести и благородства. – Он был тих и задумчив. – Возможно, именно этим и объясняется, что они смогли объединить вокруг себя столько наций и языков. И я уверен, что они еще удивят этот мир, надо только помочь им вновь обрести достоинство... Спустя три часа небольшой частный самолет марки “фалькон”, натужно гудя турбинами, взлетел с обледенелой посадочной полосы Домодедовского аэропорта и ввинтился в ночное русское небо, развернувшись носом в сторону Европы. Старый сидел у иллюминатора с поднятой шторкой и смотрел на море огней, уплывающее назад. Когда зарево ночного города скрылось за горизонтом, он задернул шторку, откинулся на спинку кресла и улыбнулся. Пожалуй, ему начала нравиться эта страна, а климат... что ж, когда он был тралсом-черпаком на норвежском драккаре, у него никто не спрашивал, нравится ли ему климат. И ничего – выжил. – Ну ладно, Роджер, я пошла. Уже поздно. Ирина, наверное, на меня сердится. Фотограф вздохнул и наклонился вперед, пытаясь дотянуться губами до щеки, но девушка слегка дернула головой, отчего щека ее оказалась закрыта упавшей прядью рыжих волос, и насмешливо произнесла: – Фу, Роджер, ты же уже большой мальчик. В твоем возрасте целоваться в подъезде – дурной тон. Фотограф дернулся и, покраснев, резко отстранился: – Саша, зачем ты надо мной издеваешься? Рыжая кокетливо рассмеялась: – Разве? Качнувшись вперед, она мимолетным движением скользнула губами по его заросшей щеке и тут же, ловко вывернувшись из кольца вскинутых рук, стремительно взлетела вверх по лестнице. На середине пролета она приостановилась и, вскинув руку в прощальном жесте, бросила: “Ладно, не переживай, до завтра”, после чего на оставшегося в одиночестве мужчину снова обрушился дробный стук ее каблучков, затем хлопнула дверь и все стихло. Фотограф задумчиво похлопал себя по карманам, извлек помятую пачку, сунул в рот сигарету, прикурил, на мгновение замер, уставившись на трепещущий язычок, который явно свидетельствовал о том, что рука, держащая зажигалку, немного дрожит, и со словами “Черт! Дерьмо!” толкнул дверь и вышел из подъезда. Когда рыжая вошла в комнату, черноволосая сидела за компьютером и что-то сосредоточенно набирала. – Привет, подруженька. Черноволосая поморщилась и, на мгновение подняв руку то ли в знак приветствия, то ли прося не отвлекать, бросила: – Привет... минуту! Рыжеволосая кивнула и, положив сумочку на трюмо, подошла к шкафу. |
