— Клавдия Тихоновна! — Марта побежала на кухню, откуда доносился аромат свежего кофе и сдобы. — А кто это принес?

— Мальчишка из цветочного магазина. Надо думать, от кавалера тебе презент.

Фиона, стоявшая на кухне в пеньюаре с чашкой в руке, взяла из руки Марты карточку и мельком на нее взглянула.

— На редкость пошло, — бросила она и вышла.

— Ну-ка, — Клавдия Тихоновна тоже взглянула на карточку. — Ничего не пошло, хорошо пишет, уважительно…

Приехав в Петербург, Марта думала, что будет жить с отцом и его новой женой. Багровы-старшие поселились в Павловске, на красивой добротной даче, купленной отцом по приезде. Деревянный дом, отделанный в русском стиле, с двумя верандами, был продан со всей обстановкой. Ремонта в доме не сделали и обстановку не поменяли, каждая мелочь напоминала о прежних хозяевах. Марта чувствовала себя здесь особенно неуютно — не только чужой дом, заставленный чужими вещами, чужие незнакомые люди вокруг, но и своя семья как чужая.

В первые дни после приезда Марты отец много разговаривал с ней, расспрашивал о матери, о бабушке, об их варшавской жизни, видно, в Америке он все же тосковал по первой семье и до сих пор не забыл Кристину. Но потом он так увлекся делами, что почти перестал обращать внимание на дочь и передоверил общение с ней жене. А отношения с мачехой у Марты как-то сразу, с первой встречи, не сложились. Это не казалось удивительным. Не только в сказках, но и во взрослых романах мачехи ненавидели своих падчериц, причем ненавидели просто так, ни за что… Значит, и в реальной жизни нужно было ждать чего-то подобного. Еще хорошо, если не придется заниматься грязной работой, как Золушке, скитаться по свету, как андерсеновской Элизе, или, куснув отравленного яблока, уснуть, подобно Спящей царевне. Все любимые детские сказки сразу вспомнились Марте, как только она познакомилась с мачехой.

Красивая, довольно молодая женщина, Анна встретила падчерицу подчеркнуто сухо и вскоре ушла к себе. Марта даже не успела как следует ее рассмотреть — зеленоватые глаза, рыжие волосы, уложенные в пышную, невероятно сложную и замысловатую прическу, множество кружевных рюшечек на блузке. Сильный американский акцент, голос высокий, неприятного тембра. И при этом какое-то неопределенное выражение лица, словно черты его слегка размыты. Лицо Анны производило странное впечатление, как незаконченный эскиз художника.

Она старалась поменьше общаться с Мартой — утром вставала рано, гуляла или возилась с цветами в саду, пила кофе у себя в комнате, к обеду не спускалась — спала днем, потом обедала одна на два часа позже остальных. Часто Анна уходила из дома в гости или уезжала куда-то с мужем. Хотя в Россию они вернулись недавно, вероятно, у Анны уже появилось много знакомых. До Марты ей не было никакого дела, они почти не разговаривали. Анна жила собственной размеренной жизнью, и этого ей было вполне достаточно.

Марта проводила все дни в одиночестве, на задней веранде, окна которой, украшенные цветными ромбами стекол, выходили в сад. На веранде стояли два старых плетеных кресла и круглый столик, покрытый клеенкой. Марта устраивалась в одном из кресел с книгой и читала до темноты, завернувшись в плед.

В сундуке, брошенном прежними хозяевами дачи, она нашла несколько связок затрепанных желтых книг «Дешевой библиотеки». Там оказались романы Бальзака, Стендаля, Диккенса… Ее собственная жизнь была настолько бедна событиями, что Марта легко уносилась мыслями в литературный мир, созданный чьей-то фантазией, и словно бы жила в нем. Несчастная куртизанка Эстер, Жюльен Сорель, крошка Поль Домби умирали на страницах книг, оплаканные Мартой, будто были ее близкими родственниками.

Вечером в доме зажигали керосиновые лампы; одна из них, на белом фарфоровом пьедестале, украшала веранду.