— … И вообще был не совсем человек, — закончил за него Лукманов. — И это все, что тебе известно? При том, что один из питерских — вечная ему память! — в то время был там? Хор-роши! Ну, ладно, я тебя не виню. Так вот, при том диктаторе в Запределье Констанцы возникло очень много милых и забавных зверушек. Вроде бы, их сейчас переловили тамошние… сам знаешь кто. Только я в это не верю — они там все молодые да ранние, нашим оппонентам пришлось заново строить всю свою организацию. Но я не к тому. Среди милых зверушек имелись и очень любопытные. Мне в свое время даже довелось видеть ожоги, которые возникают после знакомства с ними. С этим, знаешь ли, не живут, а если и живут, то очень плохо. И всяко недолго. Так вот, сдается мне, у господина Пенн Юна точно такие же ожоги.

— И что это означает?

— Хотел бы я знать! Видишь ли, мне немного знакомо то, что называется миром Запределья. И скажу вот что — этих милых тварей не водится ни у вас в Питере, ни в Москве, ни в Прибалтике, ни в Украине. Гарантированно. А в Констанце их изничтожили наши оппоненты. Значит, кто-то их завез. Или в Констанце добили не всех, или они — из естественных мест обитания, из Нового Света. Завезли, а теперь применили.

— Неужели О.С.Б.? — последнее слово светлоглазый произнес, едва ли не страдальчески сморщившись.

— Не думаю, что это почерк наших друзей. Склепова я мог бы списать и на них. Хотя его было бы проще списать вообще, зарвался парниша. А вот этого — вряд ли. Ты же помнишь, как они действовали год назад? Заставили здешних идиотов перебить друг друга. Излюбленный метод господ сотрудников О.С.Б. А здесь — не то. Ладно, голубчик, тут без поллитры не обойдешься.

С этими словами Лукманов достал из сумки «поллитру» — объемистую флягу с горилкой. Закуска — бутерброды — были разложены прямо на столике, около руки покойного.

— Ну что, за упокой мистера Юна! Мне его жаль — такую карьеру сделать при всех собаках, которые на него навесили! Сложись обстоятельства по-другому — быть бы ему вторым доктором Менгеле. Ан не сложилось! — тон Лукманова стал почти веселым. Возможно, в лице Пенн Юна было устранено некое препятствие, известное лишь главе московского отделения С.В.А . да нескольким его доверенным лицам. Светлоглазый в их число не входил, а задавать лишние вопросы было опасно.

Лукманов сделал объемистый глоток, передал флягу светлоглазому, который со страдальческой миной поднес горилку ко рту.

— Ты выдохни, голубчик, легче пойдет, — ухмыльнулся Лукманов, проглотив бутерброд.

Светлоглазый так и поступил.

Горло обжег жидкий огонь, он закашлялся, отвернулся, при этом его взгляд упал на бутерброды, на покойника, на то, что сотворила «кислота». Всего этого оказалось достаточно.

— Слабенькие вы, однако, — хмыкнул Лукманов, видя его страдания и ничем не желая их облегчить. — То ли дело прежде, богатыри были! Взять, к примеру, Сержа. Тоже уже не с нами, ну да ладно. Ты на свежий воздух выйди, я лучше с доктором-опослялогом выпью, он меня поймет. Иди-ка сюда, — подозвал он патологоанатома.

Светлоглазый очень плотно затворил дверь, проклиная про себя московское отделение С.В.А .во главе с его шефом. Никаких магических способов подслушать происходящее в морге он не мог, да и не стал бы — его все еще передергивало от отвращения.

Он не слышал, как патологоанатом, сияя, взял флягу — не каждый день приходится пить с человеком, у которого под пиджаком такие большие звездочки на погонах! А Лукманов вынул из кармана мобильник и набрал номер. Тот, который очень удивил бы многих членов С.В.А.

— Алло? Господин оппонент? — насмешливо произнес он. — Надеюсь, вы меня узнали, Всеволод Рогволдович? Да-да, Лукманов, он самый.