|
«Воронок», как раз изготовившийся для обгона, оставил на асфальте два черных резиновых следа и остановился у нее под самым бортом. – Что еще за херня? – ругнулся сквозь зубы Гусаков. – Суки! Закусить забыли?.. – И обратился к шоферу: – Объедем? – Да где ж такую дуру объехать, – пробурчал тот недовольно. Маневр тяжелого автомобиля случился так неожиданно, что водитель «воронка» еле успел затормозить и все еще судорожно стискивал пальцами баранку. Тротуары же здесь, как на грех, были такой ширины, что протиснуться по ним мимо застрявшей фуры удалось бы только на мотоцикле. Да и то без коляски. Гусаков хорошо помнил инструкцию. Он выждал минуту и поднес к губам рацию: – Я сорок седьмой. ЧП, – сказал он, – улица Панфилова, выезд на Большеохтинский. Рука между тем легонько поглаживала кобуру. ЧП ему не нравились никогда. – Сдай назад, – приказал он шоферу. – Метров на пятьдесят. Фура тем временем ожила, попыталась вывернуть, дернулась и снова заглохла. Вдалеке послышались характерные низкие, вибрирующие сигналы: приближалась ГАИ. В считанные секунды между «воронком» и фурой возник белый с синей полосой БМВ. Лениво распахнулись дверцы, и наружу выбрались двое гаишников. Они показались Гусакову братьями-близнецами: оба коренастые, упитанные. «Ишь жопы наели! Шире плеч», – подумалось капитану. Эту братию он всегда в душе презирал. Деньги стригут как хотят, было бы желание; живут как белые люди, – а в чем их служба-то? Выезжать на место аварий, асфальт рулеточкой мерить? Кабина фуры тоже открылась, и оттуда по металлической лесенке спустился водила. На улице, проходившей промышленными задворками, было темновато, и Гусаков рассмотрел только, что шоферюга был здоровеннейший. Он на добрую голову возвышался над «хозяевами дороги», однако поспешил им навстречу, виновато разводя руки и на ходу начиная что-то объяснять. Потом сунул широченную лапу за пазуху, разыскивая документы. И ТОГДА-ТО… Боковым зрением Гусаков уловил некие тени, рванувшиеся к «воронку» с тыла. Он начал оборачиваться и опять же боковым зрением зафиксировал фигуры обоих гаишников, плавно, словно в замедленной съемке, оседавших на мокрый асфальт. Тут с треском разлетелось боковое стекло кабины. Шофер ахнул, вскинул перед собой руки – и тихо сполз с сиденья. Сопровождающие подозреваемого начали было вскидывать автоматы, но завершить движение не сумели. Бесцветное, лишенное запаха облачко, окутавшее «воронок», мирно упокоило их на полу. Пуришкевич расслабленно опустил голову на грудь. Гусакову показалось, будто на его изможденном лице возникла улыбка. Сам Гусаков изо всех сил задерживал дыхание и поэтому продержался дольше других. Однако никакого удовольствия ему это не принесло. Газ начал действовать через кожу, и секунду спустя, попытавшись вытащить пистолет, капитан с ужасом осознал, что практически полностью парализован. Ужас распахнул его рот в немом крике, он вдохнул и тут же потерял сознание, успев даже обрадоваться такому финалу. Те, чьи молчаливые силуэты угадывались за бортом «воронка», оставлять свидетелей наверняка не любили. Уже словно сквозь вату он услышал, как захрустела умело взламываемая задняя дверь «воронка»… Затем смутно знакомый голос коротко бросил: «Он!» Гусаков попытался сбросить накатывающий обморок, дернулся и ударился виском о дверь. И тут же провалился в небытие. Несколько минут на улице Панфилова царила благостная тишина, лишь растворялись вдалеке звуки удаляющихся автомобилей. Потом неподвижно раскиданные тела начали шевелиться, возвращаясь к жизни в том же порядке, в каком их отключили. |
