|
Помнишь? – Шел по направлению к товарному двору, – кивнул Самарин. – Во-во. – Так это было уже после поджога? – Пожара… – Хрен с ним! – После, конечно. Митька тогда приехал в деревню, прокрался ко мне. «Дядя Коля, они вас хотят в тюрьму посадить». Он и передал эти слова, помните? Ну что вы мне на допросе напоминали. Придя в себя, Гринько снова стал на «вы» со старшим следователем. Правильно, ведь Шебалин слышал разговор Самарина с Жебровым. Он происходил в детской комнате в присутствии Мити и Веры Ковалевой. – И он не остался? – Нет, – покачал головой Гринько. – Он сказал, что это из-за него Альбина дом спалила. Виноватым себя считал. У него же характер… Я все его звал «ежонок». – И что он еще говорил? – Да, считай, ничего. Я не хотел его отпускать, а он сказал: «Все равно убегу». Я ему говорю: «Милиция тебя поймает». А он смеется: «Милиция-то… Она меня не только не поймает, а к делу пристроит». Представьте, он у этого инспектора детской комнаты даже дома был-выносил мусор после циклевки полов. «Ну Жебров!» – поразился Самарин. – Я спросил, что он, в слуги заделался? А он: «Нет, есть другие». И ухмыльнулся нехорошо как-то. Я его спросил, где он ночует, а он сказал: «Есть одно место. Только не ищи, не найдешь». Я говорю: «На вокзале, что ли?» Не, говорит, не на вокзале. А смотрит хитро. Вот я и понял, что где-то рядом. – Ну а потом? – А потом что? Я его не пускал, хотел в сарае запереть, а он вырвался и тикать. Я за ним… Не догнал… Они помолчали. Гринько снова закурил. – Но этот гадюшник нужно накрыть, – решительно сказал он. – Надо. Но не мы с тобой вдвоем… Они медленно шли вдоль темного ряда отцепленных вагонов. Оба молчали. Все было и так понятно без слов. – Но этот… у меня получит, – процедил Гринько. – Не влезай ты в это дело. Оставь на нас. – На кого на вас-то? Действительно, на кого? Сам собой вспомнился Дубинин и агентство «Эгида-плюс». Может быть, они? – Найдется кому этим заняться. Самарин остановился. Гринько замедлил шаг и тоже встал. – Поверь, Николай. Не надо ввязываться. Это опасно. Гринько презрительно хмыкнул. – Я тебя не пугаю. Просто ты погибнешь, причем зря. Вот это будет обидно. А он останется на своем месте, жив-здоров. – Этого не будет. – Я этого тоже хочу. Но пойми, не дотянуться тебе до него. Руки у тебя коротки. – А у тебя нет? – снова усмехнулся Гринько. – Ты-то что можешь сделать? – Я один – ничего. Но другие смогут. – Посмотрим. По лицу путевого обходчика пробежала тень. – Вот тебе мой совет: возвращайся-ка ты в Бабино и выкинь из головы все, что видел. Гринько ничего не ответил, а Самарин повернулся и зашагал вперед к ярко освещенному Ладожскому вокзалу. – Эй, погоди! – раздалось сзади. Самарин обернулся. – Слушай, ты все-таки юридический кончал, – начал Гринько издалека. – Что нужно, чтобы ребенка усыновить? Если он гражданин другой страны? В подземное переходе под Каменноостровским, как обычно, оглушительно играл саксофон. Рядом с музыкантом на брошенной на цементный пол картонке сидел большой спокойный пес, тут же стоял мальчик. |
