|
Да, он хотел, чтобы здесь знали, кто он и кого лечит. И если новый его друг предлагает посредничество, — он, Морель, готов со своей стороны сделать все, что от него зависит. Не такой он олух. Разве он не понимает, что означает прошлогодний захват Германией Австрии? Что такое нападение фюрера на Польшу? Разве он кое-что не понял из этой поездки? Взять хотя бы эту Митфорд. В цивилизованной стране так поступают. Ведь она воспевала врага своей нации. И что же? Они ее приняли, даже в состоянии войны с Германией. Для них она — не только аристократка. Она человек. И ее нельзя судить за то, что она возносила на пьедестал самого теперь злейшего врага нации — фюрера.
— У нас все не так, не так! — Морель уронил голову к столу. Попробовал бы кто заикнуться, что какой-нибудь там Чемберлен — душка… Сколько бы волос полетело с головы… Я, мой дружочек, — он был вовсе пьян, и уже не выговаривал все слова, — боюсь! — Тем более — надо действовать! — Его сосед по столу двоился Морелю. — Возьмем с вами фирму. Вы — большой хозяин. Надо начинать когда-то жить по-другому. — Я вам скажу… Страшно слушать моего хозяина. Мы должны, сказал он недавно, развивать технику обезлюживания… Я спросил его: что он под этим подразумевает? А он, приняв мою пилюльку, сказал так… Под обезлюживанием он имеет в виду устранение целых расовых единиц… — Плюньте на него! — засмеялся сосед. — Это он шутит. — Нет, нет! Он не шутит… Мне об этом говорил некий спец. Он, конечно, хитрун. Он пришел ко мне, чтобы я как-то перед ним открылся. Тогда бы он доложил, что я не твердый в принципах… Я узнал, что этот спец выдает себя за другого. У меня есть друзья. Они мне сразу докладывают, чтобы я замолвил словечко перед фюрером… Ведь я нахожусь всегда с ним. Когда он больной, он слушает меня, как ребенок. И тогда я кое за кого прошу… И эти люди мне в ответ сразу звонят, если что-то на меня бог посылает злое. — Вы — еврей? — Что?! Я не еврей… И мне не грозит устранение… — Идем в постель, Морель! Идем… Завтра нам рано надо вставать. Мы поедем завтра покупать фирму. Я ее присмотрел для себя. Но я отдам ее вам. Вы не еврей. Я тоже не еврей. Мы с вами сговоримся. Морель проснулся в этот раз глубокой ночью. Где он? Зачем он здесь? Он ничего не помнил, что говорил за столом. Почему так за ним здесь ухаживают? Он почему-то вспомнил того «спеца» из жарких песков. Дудки! Он знал, что этот «спец» только что вернулся из России. «Спец» эмигрировал туда в тридцать третьем, жил там и на чем-то попался. НКВД заставило его, наверное, заговорить. Этим «спецом» они подкапывались к Морелю. У него же, Мореля, все чисто с лекарствами! Ведь помогает Гитлеру его лечение. Что же они хотят от Мореля? Они тоже, как этот знакомый, считают его евреем. Еврей не может лечить Гитлера, не может! Уже ясно, что Гитлер хочет уничтожить всех евреев. Уничтожит он и Мореля. Доберется до него. Он услышал шаги и насторожился. Вошел хозяин дома. — Я не знал, что вы не спите. Ворочаетесь, сопите… — Алкоголь вышел, — вздохнул Морель. — Зачем вы назвали меня вчера евреем? — Теодор, я видел, как вешают и правых, и левых… Ни к тем, ни к этим я лично примыкать не собираюсь. Надо думать о себе, Морель… Ваш хозяин, как вы его называете, однажды проснувшись в неудовольствии от того, что ваше лекарство не помогло ему громко хлопнуть газами, скопившимися в желудке, решит: как специалист — вы дерьмо. Он вспомнит, что ему подсказывают советники разного калибра. Они, Морель, — это видно из газет, считают вас евреем… Вот я заготовил документ, подпишите его. |
