Если бы люди в штатском нашли контрабандные шкурки, разразился бы скандал. Понимая это, один из таможенников (а он в тот момент думал не столько о Высоцком, сколько о себе) не растерялся и сунул шкурку соболя, которая была в чемодане у Высоцкого, за пазуху Бортнику. Сам Высоцкий тоже перепугался и руками раздавил в кармане куртки пузырек с наркотиком. Пошла кровь. Проверяющие, конечно же, видели все эти манипуляции, но сделали вид, что не заметили. Но спектакль продолжили.

Досмотр продолжался больше получаса с тем, чтобы Высоцкий на свой рейс не успел. У него конфисковали золотое кольцо, картину и еще что-то. Возмущенный артист позвонил одному из своих “крышевателей” — высокому чиновнику из министерства внешней торговли (заместителем министра там был родной брат генсека Юрий Брежнев, с которым наш герой тоже был знаком, но шапочно). Тот посоветовал написать объяснительную на имя министра Патоличева. Высоцкий так и сделал. Вещи ему вернули, что было естественно: целью было поприжать Высоцкого, сбить с него спесь, но отнюдь не препятствовать его вылету к Влади, которой было дано слово, что супруга к ней выпустят.

Глава четырнадцатая

Агент сделал свое дело, агент должен умереть

В Венеции между Высоцким и Влади состоялся серьезный разговор. Влади в своих мемуарах пишет, что именно тогда впервые узнала о наркотиках в жизни мужа. На самом деле это всего лишь легенда, как и то, например, что Влади не знала о женщинах Высоцкого. Все она прекрасно знала, но делала вид, что остается в неведении. Так от нее требовала агентурная работа. А вот шоу-бизнес диктует иные законы: чтобы красивая сказка бальзамом проливалась на души доверчивых поклонников. Именно следуя законам шоу-бизнеса, Влади и написала потом свои мемуары о покойном муже. Однако правда в этой книге, конечно же, тоже присутствует. Взять, например, концовку той венецианской истории. Влади пишет:

«… Ты говоришь мне, что обязательно поправишься, и чувствуешь сам, что это — конец.

— Я возьму себя в руки. Как только приеду в Париж, мы начнем соблюдать режим, мы будем делать гимнастику, вся жизнь еще впереди. В конце концов нам всего по сорок два года! Ты обещаешь, что к моему дню рождения в мае “все будет в порядке”…».

Высоцкий и в самом деле надеется, что сумеет взять себя в руки, поскольку от этого зависит его благополучие в дальнейшем. Он еще не догадывается, что наркотики превратили его в безвольного человека: он мог дать слово и через день уже об этом обещании забыть. Поэтому, вернувшись в Москву 21 марта, он уже очень скоро снова начинает «колоться». Колет не в вены, а в мышцы, чтобы не было особо заметно. Причем никого уже не стесняется. Так, будучи в Ленинграде у Кирилла Ласкари, попросил у его жены шприц. К. Ласкари пишет: «Такового в доме не было. На ее вопрос “зачем?” — сослался на горло: плохо со связками. Пошли с Ирой на бульвар Профсоюзов, в косметическую поликлинику. Одна из сестер его узнала и дала шприц. Дома ушел в ванную комнату и плотно закрыл дверь. Оттуда до Иры доносился его хрип. Потом поцеловал ее и умчался обратно в Москву…».

Причем умчался, оставив на столе записку со своими стихами, в конце которых значилось:

Какая там Мариночка, когда шприцы опять идут в дело? Хотя остатки воли еще остаются.