Год спустя, в такой же снежный зимний вечер, будущий Повелитель Змей услышал от Массимо интересную историю:

«Знаешь ли, мальчик, что есть Судьба? О, ты, наверное, думаешь, что это старая карга с клюкою и носом, упирающимся в землю? Нет! Это юная девушка! Волосы ее черны как ночь, глаза голубы как летнее небо, стан тонок и строен, улыбка нежна, а походка стремительна. Зовут ее в каждой стране по-разному. В Аргосе она Маринелла, в Вендии — Мариам, в Офире — Марена, в Бритунии — Марша, в Шеме — Мартхала. Но как бы ни звали ее люди, высшими ей дано имя единое — Богиня Судеб. Говорят, она дочь Митры, единственная и любимая. Правда то, нет ли — я не ведаю. Но вот что расскажу тебе, мальчик.

Много, очень много лет назад, странствуя по свету с балаганом… Ты удивлен? Да, и я, будучи юным и наивным, верил в торжество добра; сам был весел, открыт; не жалел ни хлеба, ни медной монеты, если видел, что кому-то это нужнее, нежели мне. Стоя на повозке в пестром одеянье я вещал людям о далеких мирах, придуманных мною же, о вечном счастии и вечном горе, и призывал их с любовью взглянуть в глаза друг другу, ибо наша жизнь иная — имея начало, она имеет и конец, и только добро поможет нам прожить ее хотя бы немного лучше, спокойнее, справедливее и дольше.

Меня слушали, но неохотно. Они ждали, когда я замолчу и сойду с повозки: после меня на нее забирались шуты. Вот когда народ оживлялся и веселел! Порой мне казалось, что ни одно слово не войдет им в душу, если его туда не затолкнуть силой — как это делали нобили и королевская стража. Однако шло время, я видел, как нищенка отдает свой кусок хлеба умирающему мальчишке и уходит прочь, проклиная богов за жестокость и предлагая им взять ее жизнь в обмен на его.

Я видел, как в последний день войны, в печальный день убийства и грабежа побежденных, старый солдат с лицом, обезображенным ужасным шрамом через всю щеку, одноглазый, огромный и страшный, как сам Черный Всадник, прячет под своим плащом ребенка, которого его же соратники хотели убить, потому что… Да просто потому, что нашли его в доме купца, зарезанного ими сейчас. Ребенка все равно убили, но — после того, как убили солдата… Я видел… О, много чудес видел я, мой мальчик. Проходили годы. Я бросил эту дурную затею — навязывать людям свою философию, когда каждый из них имеет свою собственную. Я бросил и балаган.

Однажды на постоялом дворе — вот этом самом, где сидим ныне мы с тобой, — я встретил девушку, которая поразила мое воображение. Прежде я никогда даже не представлял себе, что бывает на свете подобная красота. Волосы черны как ночь, глаза голубы как летнее небо… Ты уже догадался, мальчик? Конечно, то была она — Маринелла, Богиня Судеб. Тогда я не знал этого. Я заворожено смотрел, как прядет она свою пряжу, какая тонкая золотистая нить вьется меж ее бледных пальцев, и сердце мое замирало.

В зале никого, кроме нас, не было. Я подошел к ней, присел рядом и смело спросил: „Как звать тебя, девушка?“ Она улыбнулась, подняла на меня глаза — голубые, удивительной чистоты. „Маринелла“. Я обрадовался — ведь она заговорила со мной, а значит, мое бедное одеянье ничуть ее не смутило — и быстро сказал: „О, какая красивая у тебя нить! Так тонка и не рвется. Думаю, это кхитайский шелк?“ Она засмеялась. „Нет, Массимо, это не кхитайский шелк“. Я снова открыл рот, дабы продолжить беседу, но вдруг сердце мое дрогнуло.