Шаса почувствовал облегчение, но тут мать сказала:
– Обычная потаскушка. Бросается на все, что носит штаны. Ее отец из тех, кого мы думаем сократить. Мы избавимся от нее раньше, чем она серьезно напакостит себе и нам.
Шаса был уверен, что мать не заметила их быстрого обмена взглядами. Нет, она все видит, подумал он, а потом понял смысл ее слов. Девушку отошлют… он удивился своему ощущению утраты. Внизу живота ощутимо заныло.
– А что с ними будет, мама? – негромко спросил он. – Я хочу сказать – с людьми, которых мы уволим?
Слушая, как мать обсуждает с доктором Твентимен-Джонсом необходимые сокращения, он думал об этом только как о цифрах; но при взгляде на девушку эти цифры обрели плоть. Он вспомнил своего соперника, светловолосого мальчика, и маленькую девочку в лагере безработных, которых видел из окна вагона, и представил себе Аннелизу Бота на месте этой девочки.
– Не знаю, что с ними станет. – Мать сжала губы. – И не думаю, что это должно нас заботить. Этот мир жесток, и каждый должен сам находить в нем путь. Я считаю, что мы должны думать больше о том, что будет, если мы их не уволим.
– Мы понесем убытки.
– Верно, а если мы понесем убытки, нам придется закрыть шахту, и это будет означать, что потеряют работу и все остальные, а не только те немногие, кого мы уволим. И тогда мы пострадаем. Если мы поступим так со всем, что нам принадлежит, в итоге мы все потеряем. Станем такими же, как все остальные. Тебе это больше по душе?
Неожиданно в сознании Шасы возник новый образ. Не светловолосый мальчик стоит у лагеря безработных, а он сам, босой, в грязных, рваных серо-зеленых брюках… он почти почувствовал ночной холод сквозь тонкую рубашку и голодное урчание в животе.
– Нет! – взорвался он и тут же заговорил тише. – Этого я не хочу. – Он вздрогнул, вспоминая образы, вызванные ее словами. – Неужели это случится, мама? Это может случиться? Мы тоже можем обеднеть?
– Можем, chеri. Быстро и жестоко, если не будем настороже каждую минуту. Состояние очень трудно создать, но очень легко потерять.
– Но это произойдет? – настаивал он, вспоминая «Прикосновение Мидаса», свою яхту, и пони для игры в поло, и друзей по школе Бишопа, и виноградники Вельтевредена. Шаса испугался.
– Нет ничего определенного. – Мать взяла его за руку. – Тем и интересна игра жизни. Не будь этого, в нее было бы неинтересно играть. Я не хочу обнищать. Нет! – Она произнесла это так же страстно, как Шаса. – И это не случится, если мы будем умны и смелы.
– Но ты говорила, что мировая торговля замерла. Люди больше не в состоянии покупать наши алмазы.
Раньше для него это были просто слова, теперь они стали ужасной возможностью.
– Нужно верить, что однажды колеса завертятся в другую сторону. И соблюдать золотые правила. Ты помнишь их?
Вписывая «даймлер» в крутые повороты дороги, она поднималась по склону холма. Здания шахты исчезли за скальной стеной.
– Каково первое золотое правило, Шаса? – понукала она сына.
– Продавай, когда все покупают, и покупай, когда все продают, – повторил он.
– Хорошо. А что происходит сейчас?
– Все стараются продать.
Шаса начал понимать, и его улыбка стала торжествующей.
«Он настоящий красавец, и у него есть здравый смысл и чутье», – думала она, дожидаясь, пока он пройдет по всем кольцам змеи, доберется до ее головы и обнаружит зубы.
Когда это произошло, его лицо изменилось. Он удрученно посмотрел на нее.
– Но, мама, как покупать, если у нас нет денег?
Она остановила машину на обочине и выключила мотор. Потом с серьезным видом повернулась к сыну и взяла за обе руки. |