Глава 10. Полных побед не бывает. Но частичные тоже неплохи.

Бесспорные победы и безусловное одобрение случаются только в голливудских фильмах. Реальность не настолько щедра, чтобы признать: победа за тобой, герой! Пей и веселись в три горла. И чтобы ближние и дальние от души славили победителя и водили хороводы – тоже не дождешься. Одно из двух: либо ты на пике власти запрещаешь критиковать твое геройское деяние, либо терпишь разъяснения экспертов, что ты не так в ходе подвига содеял. Не учитывая тот факт, что эксперты во время твоего геройствования по укрытиям ховались и уши ладошками прижимали.

Я обреченно вздохнула. Майка поит меня чаем. Вернее, отпаивает. После психологических баталий и престидижитаций[39] накатывает такая слабость… Мир становится крошечным и неразборчивым, как будто смотришь в перевернутый бинокль. Или даже в перевернутый телескоп.

Тело вспоминает все симптомы морской болезни и норовит воспроизвести их на суше. И хуже всего, тебе становится все равно, что происходит с твоим телом. Ведут ли его куда, кормят ли чем, ругают ли за что… Ты в этот момент находишься где-то еще. Подозреваю, именно там, где проживают драконы. В мире философского созерцания на фоне приглушенных чувств и пригашенных потребностей. Чтобы увидеть происходящее в мире людей, приходится напрягать все органы восприятия и давать указания мозгу. Дабы не манкировал, а обрабатывал полученные сигналы.

И вот, когда ты в таком состоянии, тебя непременно надо проинструктировать насчет совершённых ошибок. Когда битва окончена и обозы, елозя в истоптанной грязи, собирают убитых и раненых. Ох, Майка, Майка, какая ж ты зануда…

- Зачем ты ей наговорила, что мы по наклонной покатимся, будем торговать наркотиками и спать с маньяками? Она же этого действительно боится…

- Зачем ты говорила про пятилетнюю выживаемость и химиотерапию? Теперь она будет думать, что ее облучат и что она дольше пяти лет не проживет…

- Зачем ты сказала, что она играет в игры? Это ее обидело… Она же искренне…

Голова моя заваливается назад, свешивается с тряской телеги, воняющей кровью и выпущенными кишками, мне дурно, поднимите мне голову, я не хочу в ров, я жива, я победила, разве ж можно так с победителями, не надо меня тащить за руки, мне больно, пустите, я вам еще покажу…

- Стоп, мама, стоп! – голос раздается, как мне кажется, прямо с потолка. Потолок странный, сводчато-вогнутый, я никогда не замечала, какой тут странный потолок, в типовой квартирке, как это может быть, неужели соседи так и ходят по кривому полу?.. – Мама, замолчи. Замолчи, я сказал. Нет. А я сказал, заткнись! Если тебе стыдно за то, что перетрусила, хотя бы не мучай Асю. Вот именно! За то, что она НЕ струсила.

Меня подхватывают под мышки и под колени и несут в кровать, словно маленькую девочку, заснувшую на кухне, пока взрослые про скучное разговаривали. Кровать большая, мягкая, колышется плавно, будто колыбель. А может, будто погребальная ладья. Я сегодня проявила героизм. Надо мной произнесут ритуальную формулу: «Вижу отца своего, вижу мать свою, вижу братьев и сестер своих, вижу род свой до последнего колена, они зовут меня к себе! Зовут в Вальгаллу, где настоящие герои живут вечно!»?

У меня шок. Я должна заснуть. Но сейчас, когда телу, наконец, позволили принять горизонтальное положение и выпасть из участия в беседе, я с неожиданным интересом прислушиваюсь к голосам в коридоре.

Гера возражает своей матери. Своей непрошибаемой, неугомонной матери. Невероятно.

- Ты меня обидел!

- Ну и что? А ты Асю обидела. И дальше бы обижала, не замечая, что Ася со стула валится.

- С чего ей валиться-то?

- С того, что она всю жизнь под бабкиной тиранией прожила. У нее в голове бабкин голос день и ночь разговаривал.