Увидев разочарование на лице Джанни, Стиви остановилась.

– И сколько времени займет твой рассказ? Максимум пятнадцать минут, Стефи. А то и меньше.

Он снова называл ее этим именем. Никто больше не называл ее Стефи. Она закусила губу и промолчала.

На террасе наступила напряженная тишина.

Но в присутствии Джанни Караселли события всегда развивались стремительно.

– Ты ведь согласна со мной? Ты расскажешь Хлое обо мне, и мы с ней познакомимся.

– Наверное, ты прав, – признала Стиви, не глядя на него.

Джанни успокоился и откинулся в кресле, рассматривая Стиви. Она совсем не изменилась. Точно такая же, как двадцать лет назад, когда он впервые увидел ее в Лондоне на выставке ювелирных изделий. Он влюбился в нее с первого взгляда. И то же самое произошло с ней. Французы называют это «удар молнии». Ни к какой другой женщине Караселли не испытывал такой горячей страсти, ни одна не вызывала такого восхищения. Неизгладимые следы времени на лице Стиви – крошечные морщинки вокруг глаз и губ – не смущали его. Перед его глазами была та женщина, которую он любил много лет назад. В его душе она не могла постареть.

– Давай завтра полетим в Лондон вместе, Стефани. На моем самолете.

Стиви опять молчала. Она боялась его, боялась его власти над собой. И своей любви к нему.

– Я хочу увидеть Хлою, – настаивал он. – Столько лет потеряно, Стефи. Давай не терять больше времени.

– Да, мне нравится, – ответила Стиви одобрительно. – Я всегда считала, что темно-вишневый – это твой цвет. Как ни странно, но темные цвета всегда были тебе к лицу, даже в детстве.

– Это из-за моей смуглой кожи. В темном я, по крайней мере, не кажусь негритянкой.

– Что ты выдумываешь!

Хлоя, в свою очередь, наклонив голову набок, рассматривала наряд матери. Наконец она воскликнула:

– Ты такая красивая сегодня, ма! Так нарядилась! Интересно, с кем мы с тобой встречаемся за обедом?

– Я кажусь разряженной? – забеспокоилась Стиви и поспешила к большому зеркалу. Внимательно изучив свое отражение, она сказала успокоенно: – Не понимаю, почему ты так говоришь. Я полагаю, мой туалет вполне выдержан: строго, изящно. И минимум драгоценностей. Только брошь и серьги.

– Ну да, но на тебе новый костюм. Ты его берегла для особого случая, я знаю. И я никогда раньше не видела ни этой брошки, ни серег. Какие в них потрясающие сапфиры! Это новые?

– Нет. – Стиви повернулась к дочери и, внимательно глядя на нее, сказала: – Их подарил мне твой отец.

– Мой отец! Но когда?

– Девятнадцать лет назад. – Стиви подошла к Хлое и взяла ее за руку. – Мне нужно поговорить с тобой, доченька. Зайдем на минуту в кабинет.

– О чем ты хочешь поговорить? И почему ты раньше никогда не носила эти сапфиры?

Хлоя разволновалась. Вопросы из нее так и сыпались.

– Пойдем присядем, – спокойно сказала Стиви. – Когда я сидела у твоей постели в больнице и молилась, чтобы ты пришла в сознание, я мысленно обещала, что расскажу тебе правду о твоем отце. И сейчас ты узнаешь то, что так хотела узнать.

– Он жив, ведь правда, ма?

Стиви посмотрела на дочь с удивлением.

– Жив. Но откуда ты могла это узнать?

– Ну, я не то чтобы знала, но как-то всегда чувствовала, когда еще была маленькой. И я представляла себе, как он однажды подойдет ко мне, высокий, смуглый, темноволосый, и скажет: «Привет, Хлоя, я твой папа».