Они ехали по дороге на юг в течение нескольких часов, и почти все время легким галопом. Расставшись с лесистыми предгорьями, они оказались на заросшей травой равнине. Въехав на вершину небольшого холма, они дали немного отдохнуть лошадям. На северо-западе за пеленой дождя угадывалась граница Арендийского леса, а недалеко впереди, на луговой равнине, — мрачные очертания серых стен мимбрийского замка. Сенедра вздохнула, глядя на скучную мокрую равнину и крепость, у которой, казалось, и камни были пропитаны упрямой подозрительностью, столь характерной для арендийского общества.

— Ты себя хорошо чувствуешь? — спросил Гарион, обеспокоенный выражением ее лица, которое, как он опасался, могло служить признаком возврата к недавней меланхолии, с таким трудом преодоленной.

— Эта Арендия — такое печальное место, — произнесла Сенедра. — Тысячи лет ненависти и горя. И кому они что доказали? Даже этот замок — и тот словно плачет.

— Просто дождь, Сенедра, — заметил Гарион предельно спокойным тоном.

— Да нет, — со вздохом возразила Сенедра, — не только.

Дорога из Мургоса представляла собой грязный желтый шрам, протянувшийся через поля побуревших и поникших трав. По этой дороге, змейкой извивавшейся под уклон к Арендийской долине, они ехали несколько дней — мимо громад мимбрийских замков и через грязные деревеньки с соломенными крышами и плетнями, над которыми постоянно висел в прохладном воздухе дым из труб, словно ядовитые испарения, а на лицах подневольных людей, облаченных в лохмотья, была написана вся история их жизни, прожитой в беспросветной нищете. На ночь путешественники останавливались в придорожных постоялых дворах, пропахших несвежей едой и немытыми телами.

На четвертый день, оказавшись на вершине холма, они увидели внизу Большую Арендийскую ярмарку, стоявшую на развилке дороги из Мургоса и Великого Западного Пути. Палатки расползлись в пестром смешении голубого, красного и желтого цветов во всех направлениях на лигу и больше, а по дорогам под серым дождливым небом тянулись вереницы груженых повозок, словно цепочки муравьев.

Шелк сдвинул на затылок свой поношенный головной убор и сказал:

— Может, мне лучше спуститься и оглядеться, прежде чем мы все туда поедем. Мы давно не бывали в этих местах и осмотреться не помешает.

— Хорошо, — согласился Белгарат, — только без всяких выкрутасов.

— Выкрутасов?

— Ты знаешь, о чем я говорю, Шелк. Держи там себя в руках.

— Можешь на меня положиться, Белгарат.

— Другого не остается.

Шелк улыбнулся, пришпорил лошадь и поскакал галопом, а остальные шагом поехали вниз по длинному склону в сторону вечно «временного» палаточного городка посреди моря грязи. По мере приближения к ярмарке Гарион все явственнее слышал какофонию от смешения звуков — одновременного крика тысяч голосов.

Доносились до путников и мириады запахов — специй и готовящейся пищи, редких духов, конюшен и загонов для лошадей.

Белгарат попридержал коня.

— Подождем Шелка здесь, лишние неприятности нам ни к чему.

Они отвели лошадей в сторону и, стоя под моросящим дождем, наблюдали, как навстречу им взбираются по скользкой и грязной дороге повозки с грузом.

Шелк приехал через три четверти часа. Его лошадь тяжело взбиралась по мокрой дороге.

— Думаю, можно аккуратно подъезжать, — сказал он, и его лицо с острыми чертами хранило при этом весьма серьезное выражение.

— А в чем там дело? — спросил Белгарат.

— Я наткнулся на Дельвора, — ответил Шелк, — и он сказал мне, что на ярмарке какой-то купец из Ангарака интересовался нами.

— Может, нам тогда лучше стороной объехать ярмарку? — предложил Дарник.