Наступала пора сбора урожая, и казалось, все были поглощены предстоящим событием. Это было самым напряженным временем в жизни виноградарей.

С настенной росписью предстояло еще много работы, да и многие картины требовали еще моего внимания; но я не могла бесконечно оставаться в замке. Может, я совершила глупость, отказавшись от предложения Клод?

Но я не допускала даже мысли о том, чтобы уехать; я прожила в замке десять месяцев, но на самом деле мне казалось, что до приезда сюда я и не жила по-настоящему, и жизнь вне стен замка представлялась невозможной, туманной, лишенной всякого смысла. Самое увлекательное предприятие не возместило бы мне его потери в случае отъезда.

Я часто вспоминала беседы между мной и графом и задавалась вопросом, не обманывала ли я себя, не убеждала ли в том, чего не существовало. Я вовсе не была уверена, потешался ли граф надо мною, намекая, что я должна заниматься своим делом, или же заявлял о своих чувствах ко мне.

Я целиком погрузилась в жизнь замка, и услышав о предстоящей ярмарке, непременно захотела принять в ней участие.

Об этом сообщила мне Женевьева.

— Вы должны участвовать, мисс. Что вы будете продавать? Вы никогда раньше не бывали на ярмарке?

Я рассказала ей, что ярмарка регулярно устраивалась у нас в городах и в деревнях. Я делала разные безделушки для церковных распродаж, и как мне представлялось, предстоящая ярмарка ничем не отличалась от наших.

Она хотела узнать поподробнее, и мой рассказ привел ее в восторг. Ей пришлось признать, что я хорошо представляла себе, что происходило на ярмарках.

Я решила расписать цветами чашки, блюдца и подносы. Закончив работу, я показала их Женевьеве, она даже засмеялась от восхищения:

— О, мисс, это чудесно! На наших ярмарках никогда раньше ничего подобного не было.

Я вдохновенно занималась росписью, рисуя на кружках не только цветы, но и животных — слоников, кроликов и кошек. Потом мне пришла в голову идея писать на кружках различные имена. Женевьева усаживалась рядом со мной, подсказывая, какие имена написать. Конечно же, я написала имена «Ив» и «Марго», а Женевьева назвала мне имена детей, которые обязательно придут на ярмарку.

— Их непременно купят, — кричала она. — Невозможно устоять, чтобы не купить кружки со своими именами. Можно, я буду торговать вместе с вами? Покупать будут бойко, вот увидите, и вам потребуется помощник.

Я была счастлива видеть ее такой взволнованной.

— Папа собирается придти на ярмарку, — сказала она мне. — Я не помню, чтобы он когда-нибудь раньше посещал их.

— Ему не нравится это занятие?

— Он всегда был в Париже… или где-нибудь еще. Он никогда раньше не был здесь так долго. И слуги об этом говорят, я слышала. Все с тех пор, как произошел тот несчастный случай.

— Правда? — сказала я, стараясь выглядеть равнодушной.

Возможно, язвительно отметила я про себя, это все из-за Клод.

Все разговоры и мысли мои были сосредоточены на ярмарке; я была в восторге от того, что Женевьева разделяла мое волнение.

— Эта ярмарка, — говорила я, — будет самой успешной из всех.

— Да, мисс. У нас никогда раньше не продавались кружки с именами детей. Деньги, которые мы соберем, пойдут на нужды монастыря. Я скажу настоятельнице, что это все ваша заслуга.

— Цыплят по осени считают, — напомнила я ей.

Она улыбнулась мне, решив, видимо, про себя, что я опять изображаю гувернантку.

Однажды, когда мы возвращались с верховой прогулки, мне пришла в голову мысль устроить распродажу около рва, окружавшего замок. Я никогда раньше не осматривала его, поэтому мы вместе спустились туда. Трава там была зеленой и мягкой; я предложила поставить прилавки именно там — это было бы весьма оригинально.