Он спросил, как продвигается работа, одарив меня обаятельной улыбкой. Казалось, он излучал доброжелательность.

— Вы воистину настоящий мастер, — прокомментировал он мою работу.

— Здесь требуется не только умение, но и любовь к этому занятию.

— И, конечно, профессионализм.

Он стоял перед картиной, которую я уже отреставрировала.

— Такое чувство, что протяни руку и дотронешься до этих изумрудов, — сказал он.

— Это заслуга художника, а не реставратора.

Он продолжал задумчиво смотреть на картину, и я вновь ощутила его глубокую любовь к замку и всему, что с ним связано. Я бы тоже так чувствовала, будь я членом этой семьи.

Филипп внезапно обернулся и перехватил мой взгляд. Вид у него при этом был слегка озадаченный, будто он решал, высказать ли то, что у него на уме. Затем он быстро произнес:

— Мадемуазель Лоусон, вы счастливы здесь?

— Счастлива? Мне очень нравится работа.

— О, да, работа. Я знаю, как вы к ней относитесь. Я думал о… — он сделал движение рукой — об атмосфере здесь… в семье.

Я удивилась, а он продолжал:

— Тот неприятный случай с платьем.

— Я уже и думать забыла об этом.

Отразилось ли на моем лице удовольствие при мысли о зеленом платье?

— В такой семье… — он замолчал, не решаясь продолжить. — Если вам здесь кажется невыносимо… если вы хотите уехать…

— Уехать!

— Я имею ввиду, если вам трудно. Мой кузен, видите ли… э-э… — он не договорил то, что собирался сказать, но я знала, что он думал о том же, что и я — о зеленом бархатном платье, подаренном мне графом. Он усмотрел в этом какое-то значение, но обсуждать это было опасно. Однако, как он боялся своего кузена! Он широко улыбнулся:

— Мой друг владеет богатой коллекцией картин, и некоторые из них нуждаются в реставрации. Вам бы нашлось там немало работы, я уверен.

— Но я еще не скоро закончу реставрацию ваших картин.

— Мой друг, господин де ла Монелль, хочет, чтобы его картины реставрировали незамедлительно. Я подумал, если вам не нравится здесь… или вы хотите уехать…

— У меня нет желания оставлять эту работу.

Он вновь очаровательно улыбнулся.

— Я чувствую ответственность за вас. Тогда, в первый день, я мог бы настоять на том, чтобы вы уехали…

— Но вы этого не сделали. Я оценила это.

— Возможно, это было бы лучше.

— О нет! Я увлечена работой здесь.

— Это чудесное старинное место, — он говорил почти с жаром. — Но семья эта не самая счастливая на свете, и принимая во внимание то печальное происшествие в прошлом… жена моего кузена умерла, как вы знаете, при весьма таинственных обстоятельствах.

— Я об этом слышала.

— И мой кузен может быть весьма неразборчив в средствах, добиваясь того, чего он желает. Мне не следовало бы этого говорить. Он был добр ко мне. Я здесь… теперь это мой дом… благодаря ему. Я решился на это только из чувства ответственности за вас, и мне хотелось бы, чтобы вы знали. Если вам действительно понадобится моя помощь… Мадемуазель Лоусон, я надеюсь, вы ничего не скажете моему кузену.

— Я понимаю. Обещаю, что ни скажу ни слова.

— Но, прошу вас, помните: Если мой кузен… если вы почувствуете, что вам нужно уехать, пожалуйста, придите ко мне.

Он подошел к одной из картин и стал расспрашивать о ней, но по-моему, он не слушал, что я отвечала.

Взгляд его был застенчивым, робким, но очень теплым. Он определенно переживал за меня, и хотел предостеречь насчет графа.

Я почувствовала, что в замке у меня есть надежный друг.