— Это не повод, чтобы плохо относиться к ней.

Она засмеялась с довольно лукавым видом:

— Ну уж вы-то вышли из этой истории благополучно, не правда ли? Мой отец подарил вам красивое платье. У вас, наверное, в жизни таких не было. Вот видите, какую услугу я вам оказала.

— Позвольте не согласиться с вами, Женевьева. Для нас всех эта ситуация была весьма затруднительной.

— Бедная старушка Заноза! Это и впрямь было несправедливо. Она так не хотела уезжать. И вам бы тоже не захотелось.

— Нет, не захотелось бы. Я очень заинтересована в работе…

— И в нашей семье?

— Конечно, я надеюсь, что вы будете говорить по-английски более бегло, чем сейчас.

Потом я смягчилась и добавила:

— Нет, мне ни за что не хотелось бы покидать вас, Женевьева.

Она улыбнулась, но тотчас же на ее лице появилось недоброе выражение. «И моего отца тоже, — сказала она. — Но я не думаю, что теперь он будет особенно обращать на вас внимание, мисс. Вы заметили, как он смотрел на нее?»

— На кого?

— Вы знаете, о ком я говорю. Мадемуазель де ла Монелль, разумеется. А она красавица.

Она поехала дальше, поглядывая на меня через плечо и хохоча.

Я тронула Голубку, и она пошла галопом. Женевьева ехала рядом.

Прелестное лицо мадемуазель де ла Монелль не выходило у меня из головы, и мы обе, Женевьева и я, на обратном пути не проронили ни слова.

На следующий день, направляясь в галерею, я лицом к лицу столкнулась с графом. Я считала, что он занят гостями и просто поздоровается и пройдет мимо, но, как ни странно, он задержался.

— Каковы успехи моей дочери в английском?

— Она способная ученица. Я думаю, вы будете довольны.

— Я знал, что из вас получится отменная учительница.

— Неужели я так похожа на гувернантку? Ей просто помогает ее заинтересованность. Теперь она гораздо счастливее, чем раньше.

— Счастливее?

— А разве вы не заметили?

Он покачал головой.

— Я верю вам на слово.

— У молодых людей в столь юном возрасте часто возникает желание что-то разрушить, сломать… иногда совершенно беспричинно. Вы со мной согласны?

— Вы, как всегда, правы.

— Мне кажется, она глубоко переживает потерю матери, ей не хватает развлечений, общения, которые есть у многих детей.

Ни один мускул на его лице не дрогнул при упоминании о покойной жене.

— Развлечений, мадемуазель Лоусон? — повторил он.

— Она рассказывала мне, как они ставили свои ботинки около камина в рождественский вечер… как мне показалось, с большой тоской.

— Разве она не слишком взрослая для таких забав?

— В таких случаях никто не бывает слишком взрослым.

— Вы меня поражаете.

— Это прекрасная традиция, — настаивала я. — Мы решили, что на это Рождество мы ее вспомним и… может быть, вас удивит моя самонадеянность, но…

— Я уже перестал вам удивляться.

— Я подумала, что вы могли бы положить свой подарок вместе с остальными. Она будет в восторге.

— Вы считаете, что если моя дочь найдет свой подарок в ботинке, а не, скажем, получит его за обеденным столом, она уже не станет проказничать.

Я вздохнула:

— Господин граф, я вижу, что действительно была самонадеянна. Извините.

Я быстро прошла мимо него, и он даже не пытался задержать меня.

Работа в галерее у меня не шла. Я была слишком обеспокоена. Два образа занимали мои мысли: гордый, ни в чем не повинный человек, бросающий вызов миру и… бездушный убийца.

Какой из них настоящий? Если бы я знала! Но какое это ко мне имеет отношение? Меня должны заботить только картины, а не их владелец.