|
Озорник по-прежнему не приходил в сознание. Ран на нем не имелось. Очевидно, все дело было в контузии — тогда, на палубе, он стоял ближе всех к месту разрыва снаряда. После осмотра судовой врач велел отнести Осокина в его каюту — лазарет был невелик, а раненых на корабле имелось достаточно. Ласка присела на край койки, держа Льва за руку — это было все, чем она могла помочь. Потап вскоре ушел: моряки, не дожидаясь рассвета, начали восстановительные работы, и его недюжинная сила была там весьма кстати. Броненосец пострадал куда меньше, чем полагал сэр Роберт Мак Дули. Он сохранил плавучесть и ход; герметичные переборки не позволили воде проникнуть дальше поврежденных отсеков. Правда, теперь о погружении не могло быть и речи, да и скорость он развивал едва половину от прежней. Они находились в относительной безопасности — по крайней мере, до рассвета; и капитан Стерлинг собирался использовать эту возможность по максимуму.
Мало-помалу Ласка погрузилась в дрему. Потревожили ее дважды: один раз матрос, посыльный от Стерлинга (капитан желал знать, не пришел ли Озорник в сознание), другой раз — Потап. — К самому берегу подошли, — сообщил зверь. — Там, это… город какой-то: в тумане не видать, фонари только светят. Приздраки наши разведать отправились: навроде река тут. — Наверное, это Гудзон, — сказала девушка, припомнив карту. — А город тогда — Новый Йорк. — О! Поворачивам! — прокомментировал немного погодя зверь. — А и вправду река, не окиян: чуешь, качат по-другому теперь. — Да… — внезапно Ласке пришла в голову мысль. — Слушай, Потап, а где наш пленник? С ним-то что? — Сидит запертой, чего ему сделается, — проворчал медведь. — Караулить-то некому таперича, да и толку: замки там хорошие. — Надо его выпустить. Посмотри, есть кто возле его каюты? Только тихонько… — Не дело задумала! — возразил Потап. — Он тебе не сват, не брат, чего ты о нем печешься. — Стерлинг его пристрелит, как только вспомнит, вот почему! Не хочешь — не надо, я сама. — Ласка встала. — Только не мешай. — От дура девка, от дура… — Медведь негодующе фыркнул. — Ладно уж, гляну… Коридоры в этот час были пусты. Девушка и медведь крадучись пробрались к каюте узника. Ласка открыла дверь. — Джек! Просыпайтесь! — зашептала она. — Я не сплю, какое там! — откликнулся Мюррей. — Что тут было? Вам дали бой? Обстреляли? Я думал… — Да замолчите вы! Ступайте за мной — и ни слова! — Но послушайте… — Пасть закрой! — тихо, но очень внушительно посоветовал журналисту Потап, склонившись к его лицу. Сказано это было, разумеется, по-славянски — однако Джек прекрасно понял: тихонько пробормотав «молчу-молчу», он двинулся следом за девушкой. Прежде чем позволить ему вылезти на палубу, Ласка высунула из люка голову и осмотрелась. Вокруг по-прежнему висел густой туман; но справа по борту сквозь него просвечивали бледные пятна фонарей — в каких-то двух десятках ярдов от борта. — Это Новый Йорк, — шепотом сказала Ласка. — Сейчас вы спуститесь в воду и тихо, слышите, очень тихо поплывете к берегу… — Почему вы это делаете? — Да потому что не хочу, чтобы вам влепили пулю! Давайте, живее! — Лэсси… Вы необыкновенная девушка! — Мюррей внезапно склонился к ней и осторожно поцеловал в щеку. Потап сердито засопел, и Джек не стал дожидаться более внятных намеков. |
