Забавно, что я вообще не мечтала ничего почувствовать, так что в некотором роде Дин был в безопасности. С ним было приятно общаться, и мне уж точно не грозило проникнуться к нему глубоким чувством, но это было несправедливо по отношению к нему.

Вздохнув, я прошла мимо дивана, оставив телефон лежать на месте. Дин был славным парнем, но на второе свидание я соглашаться не собиралась. Мне нужно было собрать свою волю в кулак и прямо сказать ему об этом, но сперва поспать. Может, съесть пакет чипсов и…

Мой желудок заурчал. Я остановилась возле обеденного стола лицом к кухне. Мое внимание привлекло какое-то движение в маленьком окошке над раковиной. Я заметила, как за окном промелькнуло что-то серое или темно-коричневое, но все случилось слишком быстро, чтобы я успела хоть что-то разглядеть. Все же зрение у меня было так себе, даже в очках. Я подошла к окну, взялась за холодный край стальной раковины и встала на цыпочки. Выглянув на улицу, я увидела лишь стоящую на видавшем виды кованом столике корзину с цветами, которую купила на рынке на прошлой неделе. Ветерок колыхал нежные лепестки. Мне показалось, что я услышала, как хлопнула дверь, но в конце концов я опустилась на пятки и покачала головой.

Теперь мне еще и мерещилось всякое.

Развернувшись, я навалилась на раковину, глубоко вздохнула и размяла шею. Накануне я закрывала бар, поэтому домой пришла только в начале четвертого утра, а проснулась слишком рано.

И проснулась я с этим чувством в самом низу живота, с этой жуткой пустотой, которая не имела никаких оснований. Из-за нее мне было беспокойно и неуютно в собственной шкуре. Она не уходила, пока я не взяла в руки кисть, и я не сомневалась, что вскоре она вернется снова.

Она всегда возвращалась.

Я отошла от раковины, взяла банан из печальной корзины для фруктов, где лежали в основном кусочки шоколада, и тут в дверь постучали. Стоило мне взглянуть на часы у холодильника, как я поняла, кто пришел.

После того как четыре года назад, когда мне было восемнадцать, я уехала из родительского дома, около полудня по субботам ко мне неизменно заглядывала мама, а порой и вся моя семья. Точно так же как по пятницам я навещала Чарли.

Слава богу, я закрыла дверь в студию, ведь мне вовсе не хотелось, чтобы кто-нибудь из моих близких – мама, папа или двое братьев – увидел портреты Риса. Они знали, кто он такой.

Его все знали.

Когда я открыла дверь, меня обдало жаром. У меня под носом оказалась четырехлитровая канистра с коричневой жидкостью. Я отпрянула.

– Какого…

– Я сделала тебе сладкий чай, – сообщила мама, вручая мне еще теплую пластиковую канистру. – Решила, что он у тебя уже закончился.

В баре я могла приготовить любой напиток, известный человечеству, но сладкий чай у меня никак не получался. Почему-то я не могла найти правильную пропорцию количества сахара, чайных пакетиков и воды. Это было выше моих сил.

– Спасибо, – сказала я и прижала канистру к груди, а мама тем временем влетела в квартиру, как полутораметровый торнадо, с короткими, торчащими во все стороны каштановыми волосами. – Ты сегодня одна?

Она закрыла дверь, развернулась и поправила очки в красной оправе. Я унаследовала от мамы не только маленький рост, но и отвратительное зрение. Ура генетике!

– Отец играет в гольф с твоим братом.

Я решила, что под «братом» она имела в виду моего старшего брата, Гордона, потому что мой младший брат, Томас, как раз увлекся культурой готов и не выдержал бы и пяти минут на поле для гольфа.

– Такая жара – его ведь удар хватит! Понять не могу, что его только дернуло. И Гордон туда же, – продолжила мама, подходя к подержанному дивану, который я купила четыре года назад, сразу после переезда, и, усевшись, добавила: – Твоему брату пора поучиться ответственности, ведь скоро родится мой внук.