Делейни помнила, как она ходила рядом с Генри и матерью в тяжелом ворсистом пальто и меховой шапке, помнила, что у нее мерзли щеки и нос. Еще она помнила запах льда, зимы и свежести и то, как она грела руки о чашку с горячим шоколадом.
– А помнишь, как однажды победителя выбрала ты?
Тогда ей было, наверное, лет двенадцать, и она выбрала пятнадцатифутовую баранью отбивную, сделанную хозяином мясной лавки… Делейни подцепила вилкой еще немного салата. Если бы Гвен не напомнила, сама бы она никогда не вспомнила про баранью отбивную.
– Я хочу поговорить с тобой насчет Рождества, – сказала Гвен.
Делейни предполагала, что встретит Рождество с матерью у настоящей елки, с подарками, завернутыми в блестящую бумагу. Они будут жарить каштаны на огне и пить эгг-иог. Словом, по полной программе.
– Мы с Максом в двадцатых числах отправляемся в круиз по Карибскому морю. Через день после открытия зимнего фестиваля.
– Вот как? – Делейни аккуратно положила вилку на край тарелки. – Я не знала, что у вас с ним так серьезно.
– Мы с Максом становимся все ближе друг другу, и он предложил провести отпуск в теплых краях, чтобы проверить, насколько сильны наши чувства.
Гвен стала вдовой всего шесть месяцев назад, и у нее уже есть постоянный бойфренд. Делейни же даже не могла вспомнить, когда у нее было последнее настоящее свидание, не говоря уж о бойфренде. Она вдруг почувствовала себя жалкой старой девой.
– Я подумала, что с тобой мы могли бы отпраздновать Рождество вместе, когда я вернусь.
– Хорошо.
Делейни даже не сознавала, как ей хотелось провести Рождество в семье, пока не узнала, что такой возможности она лишена. Что ж, ей не впервой проводить праздники в одиночестве.
– И теперь, когда выпал снег, тебе лучше поставить твою маленькую машинку в гараж, а самой ездить на «кадиллаке» Генри.
Делейни ждала, когда же ей будут выставлены условия – например что за это ей придется ночевать дома по выходным, или посещать собрания какого-нибудь комитета, или носить практичные туфли-лодочки. Однако Гвен ничего такого не сказала и снова занялась едой. Тогда Делейни спросила:
– В чем тут подвох?
– Почему ты всегда такая подозрительная? Я просто забочусь о твоей безопасности.
– О!
С тех пор как Делейни водила машину по снегу, прошли годы, и она обнаружила, что это совсем не то, что ездить на велосипеде – если научился, то уже никогда не разучишься. Она успела забыть, как ездить зимой на машине. И уж если скользить юзом на красный свет, то лучше в большом серебристом автомобиле Генри, чем в «миате».
– Спасибо, я заеду за ним завтра.
После ленча Делейни решила не возвращаться в салон и поехала к Лайзе, чтобы вернуть журналы со свадебными прическами и взять наряд подружки невесты. Платье из бархата стрейч было необычного красного цвета, который при одном освещении казался винным, а при другом – бордовым. Оно бы выглядело на Делейни великолепно, если бы не волосы – с таким количеством разных оттенков красного и рыжего она походила в этом платье на картину Пикассо. Делейни провела рукой по животу, разглаживая ткань.
– О твоих волосах я не подумала, – призналась Лайза, стоя за спиной Делейни и рассматривая ее в зеркало. – Может, тебе стоит надеть соломенную шляпу?
– Ни за что. – Делейни склонила голову набок и рассмотрела свое отражение. – Но я всегда могу вернуться к своему природному цвету волос.
– А какой у тебя природный цвет?
– Я уже и сама не знаю. Когда я подкрашиваю корни, они бывают теплого светлого оттенка.
– И ты можешь вернуть свой природный цвет, не лишившись при этом волос?
Уперев руки в бока, Делейни повернулась к подруге:
– Да что у вас за представления такие, в этом городе? Естественно, я могу удалить оттенок, не пережигая при этом собственные волосы. |