Словно пробудившись от долгого сна, Эльфейм вяло подставила руки, перемазанные кровью, под струю чистой воды и стала смотреть, как прохладная жидкость смывала с нее алый цвет, кружила его по бассейну фонтана, растворяла и уносила прочь. Когда на руках больше не осталось следов крови, она откинула голову и стала умываться в чистом свете утра Эпоны.

В ней, словно зародыш, стал расти крик. Потом он вырвался из нее, отозвался эхом от стен. Его подхватили радостные голоса сначала брата, потом мужа и всего клана:

— Вера и преданность!

— Вера и преданность!

— Вера и преданность!

Эльфейм торжествующе улыбнулась, опустилась на мраморный пол и поплыла в блаженный мир сна.

Словно сладкий аромат жимолости, принесенный весенним ветром, во сне Эльфейм возник голос матери:

«Я не хотела, чтобы она так мучилась».

«Знаю, Возлюбленная. — На этот раз Эльфейм немедленно узнала голос Эпоны. — Мне тоже хотелось бы спасти ее от мук, но путь твоей дочери никогда не был легким. Теперь ты видишь, как хорошо трудности прошлого подготовили ее к тому, чтобы противостоять судьбе».

«Она хорошо справилась, правда?»

«Очень хорошо. Я горжусь ею».

Душа Эльфейм затрепетала от счастья.

«Ее путь будет нелегким, — продолжала Богиня. — Большинство членов клана Маккаллан примет Лохлана и его соплеменников из любви к ней, но остальных партолонцев будет не так легко привлечь на свою сторону».

Мать вздохнула.

«Теперь ты позволишь мне поехать к ней? Я хотя бы смогу официально скрепить их обручение. — Потом Этейн заговорила печальным голосом: — Да и Кухулину нужна материнская ласка».

«Поезжай к ним, — разрешила Богиня. — Но не удивляйся, если боль Кухулина окажется так велика, что ее не успокоят материнские ласки».

Эльфейм не услышала ответа матери, потому что стала постепенно выныривать из сна. Когда ее чувства пробудились, она поняла, что удобно лежит в своей постели на тонких простынях. Неяркий свет пробивался сквозь закрытые веки. Потом они затрепетали, и женщина открыла глаза.

Она решила, что сейчас ночь. Свет исходил лишь от большого железного канделябра и огня, радостно горевшего в камине. Эль стало интересно, как долго она спала. Ведь только что было утро. Тут Избранная уголком глаза заметила рядом с собой что-то темное, повернулась и узнала Лохлана. Он сидел в кресле рядом с ее кроватью. Голова мужа была опущена, он спал. Эль внимательно посмотрела на него. Возлюбленный все еще выглядел избитым и израненным, но его кожа перестала быть фарфорово-бледной, как тогда, когда она видела его в последний раз. В тот миг он рухнул на пол, покрытый ее кровью.

Эль вспомнила обо всем, что произошло. На мгновение ее охватила паника. Она вслушалась в себя, ожидая появления безумных голосов тьмы, их смертельного шепота в ее испорченной крови. Но голосов не было. Осталось только какое-то неопределенное воспоминание, скрытое глубоко внутри, как полузабытый сон. Интуицией, рожденной от прикосновения Богини, Эльфейм поняла, что она несла в себе безумие этого народа, но любовь, преданность и вера победили злое наследие.

«Ты должна оставаться бдительной и следить за этой тьмой до тех пор, пока дышишь, Возлюбленная, — раздался у нее в голове голос Эпоны. — Но помни, что я всегда буду с тобой. Тебя коснулась Богиня».

Должно быть, она нечаянно издала в ответ какой-то звук, потому что глаза Лохлана внезапно открылись. Он понял, что она проснулась, схватил ее за руку и закричал:

— Кухулин!

Почти тотчас же брат очутился у ее постели, встал рядом с Лохланом.

Под глазами Ку легли темные круги, щетина покрывала его подбородок, обычно гладко выбритый.