Фоули почувствовал на себе взгляд Карен, но продолжал смотреть на Глена. Тот пожал плечами, снял очки и сунул их в карман джинсов.

— Подожди в машине, — приказал Фоули.

Глен не тронулся с места:

— Да что с тобой такое, ты ведь уже вернулся в цивилизованный мир, успокойся, а…

— Я хочу, чтобы ты подождал в машине. Понял? Ее усади сзади.

— В багажник?

— На заднее сиденье.

— А на хрена она тебе?

Фоули молчал и ждал.

— Нервы ни к черту после побега, да? Знаю, сам сидел. Но я ведь подставил ради тебя свою задницу. Так что кончай приказывать. Я здесь, хотя ничем тебе не обязан.

— Охолони, Жеребчик, — вмешался Бадди. — А то говоришь слишком много.

— Жеребчик… — повторил Глен. — Мы снова старые друзья, как будто не выходили из «Ломпока». Почему же мне кажется, что это было так давно? — Он повернулся к Карен: — Пошли, нужно делать, что сказано.

Она, опустив глаза, прошла мимо Фоули.

— Погоди, — вдруг велел он Глену. — Дайка сюда твой плащ. Кое-кто забыл захватить чистую одежду.

Он безо всякого выражения посмотрел на Бадди.

— Ничего я не забыл, — возразил тот. — Одежда лежит в «кадиллаке», который остался у тюрьмы. Ты же сам захотел взять ее машину…

— Можете все валить на меня, — вмешалась Карен. — Не возражаю.

Фоули хотел, чтобы они поняли, что он никого ни в чем не обвиняет, лишь пытается шутить, хочет разрядить обстановку и избавиться наконец от чувства неловкости, черт бы его побрал. Объяснить он ничего не мог, поэтому промолчал, лишь проводил взглядом Карен, подошедшую к Глену, который тем временем стаскивал плащ.

— Будьте любезны, сэр.

Глен сложил плащ вдвое, потом скатал его и бросил к ногам Фоули на траву. Потом достал очки, надел их и повел Карен к машине.

Фоули смотрел им вслед.

— Что с тобой происходит? — спросил Бадди.

Фоули ничего не ответил. Карен и Глен подошли к машине, остановились. Глен что-то говорил, Карен, такая же высокая, повернувшись к нему лицом, слушала. Потом Глен оглянулся и открыл дверцу, Карен тоже бросила взгляд на Фоули и, пригнув голову, нырнула в машину.

Глен обошел машину спереди, открыл дверцу и сел за руль. Однако Карен, прежде чем дверь закрылась и погас свет в салоне, успела-таки рассмотреть его лицо. Он положил руку на спинку сиденья, чуть развернулся в кресле и выглянул на улицу, приглаживая ладонью волосы.

— Я сам однажды сбежал из тюрьмы в Калифорнии, знаю, что происходит с нервами, когда вдруг становишься преступником в розыске. Но если он думает, что со мной можно так разговаривать… Черт, почти полчаса здесь торчал, вздрагивал от каждой машины и молил Бога, чтобы она не остановилась и не оказалась полицейской. Это что, весело? Даже косячок выкурил, спрятавшись в кустах. И еще бы от одного не отказался, а ты? — Он повернулся к ней, все еще приглаживая волосы пятерней. — Испугалась, наверное, до смерти, оказавшись в такой ситуации. Слышала, я спросил, на хрена ты ему нужна? А он ничего не ответил. И знаешь, почему? Потому что сам не знает. В тюрьме он крутой, круче не бывает, а как сбежит, окажется на свободе, крыша сразу же уезжает и думать отказывается. Отпустит он тебя или пристрелит? Жаль, но ты оказалась не в том месте и не в то время. Наверное, домой с работы шла?

Он снова выглянул из машины.

Карен чуть наклонилась вперед. Один держал в руках ее ружье, другой — Фоули, — склонив голову, расстегивал пуговицы рубашки. Кажется, они разговаривали.