На любом этапе можно упереться лбом в элементарное недоверие, поскольку дара убеждения у меня отродясь не было и даже к концу жизни толком не появилось. Разве что преклонный возраст вызывал у людей доверие. Так этого «аргумента» я нынче начисто лишён.

Что мне реально под силу — это построить самолёт, способный противостоять мессерам и сбивать юнкерсы. А потом, частным порядком, рубить их пока меня не завалят. Не знаю, одного я успею уничтожить, десяток или сотню, но разум шепчет всё-таки о десятке. Так примерно оцениваю я свои возможности. Опыт и знания у меня есть, дело за послушным летательным аппаратом, способным и догнать, и удрать, и увернуться. Хотя, проблема с вооружением самолёта частным порядком не решается. Да и нормального авиадвигателя мне не раздобыть. Ну и, в конце концов, не особо напрягаясь, я могу пройти тот же путь, что и в прошлой жизни и, после окончания лётного училища получить в своё распоряжение вполне достойный истребитель. Уж всяко лучший того, который смогу соорудить в условиях аэроклубовской мастерской. Если даже он будет с дефектами изготовления — уж исправить производственные косяки легче, чем собирать машину с нуля. Тем более, в условиях армейских мастерских.

На верстаке передо мной варёная картошка, которую я разминаю с солью, а Мусенька поливает сверху пахучим постным маслом.

Ложку я держу в правой руке, а в левой, как и положено по этикету, бифштекс.

— Ты ешь, давай, — подбадривает меня девочка. — А то смотреть на тебя больно — кожа, да кости. И в чём только душа держится!

Уговаривать меня не надо — до обеда ещё далеко, а завтрак был давно. К тому же, физические нагрузки, которым я подвергаю своё тщедушное тело на ежедневных тренировках, успешно пережигают калории, получаемые в столовой. И каши, и борщи, которыми потчуют учлётов и технический состав, не отличаются заметным содержанием белков. Попросту говоря, мясным нас не балуют. Даже хлеба выдается определённое количество кусков. А растущий организм требует своего, отчего сытым я себя чувствую только первый час после приёма пищи. Потом всё куда-то проваливается и начинается «подсос».

— Вот эти два варёных яичка скушай за ужином, — гостья выкладывает на верстак свёрнутый из бумаги кулёк. — А маслица на хлеб намажь за завтраком! — передо мной стеклянная баночка, накрытая перетянутой вокруг горлышка шнуром. — Хлеб вот, — из сумки появляется каравай, какие моя супруга пекла со счёту раз в жизни — обычно на свадьбы детей и внуков. Это нечто роскошное, не черствеющее несколько дней и вкусное настолько, что есть его можно, словно конфету. — Не забудь пополдничать. Икры баклажанной держи, — ещё одна банка, побольше. — Сало вот, если внезапно проголодаешься, лук, чеснок, помидорки. Колбаски домашней колечко. А это борщ. Разогрей его паяльной лампой сегодня же и съешь. Творожок вот тут, и сметанки немного к нему, — на верстаке появляется закрытый той же бумажной обвязкой гранёный стакан.

Сосредоточенно работаю челюстями и послушно киваю. А сам думаю: Вот, оказывается, с каких пор радость моя такая заботливая — с малолетства, считай. Она всегда отлично готовила и кормила меня хорошо. Сейчас, когда мы совсем дети, она, не зная ничего о будущей совместной жизни, кажется, уже положила на меня глаз. А, может, просто пожалела? Мне без разницы.

Подруга моей прошлой жизни сейчас худенькая девчонка… что я говорю? Не худенькая она. То есть — это чисто возрастное оттого, что в этом возрасте, в одиннадцать лет, у девочек начинается бурный рост в длину — до десяти сантиметров могут прибавить за год.