— Крепостные, — Крибб смотрел мимо меня. — Для меня это все еще странно звучит.

— А чернокожие рабы, для тебя звучат нормально? — я уже давно перешел к нему на «ты», но Криббе, вроде бы, не возражал.

— Ну, они ведь чернокожие, — протянул он, затем мотнул головой. — Это совсем другое.

— Да? И почему же? — я глянул на него, не сумев сдержать насмешки. — И крепостной и раб — суть люди, и различаются лишь цветом кожи и вероисповеданием, но это уже вопрос к миссионерам.

— Это демагогия, — Криббе покачал головой, явно не соглашаясь со мной. — К тому же еще точно не доказано, что дикари являются людьми в полном смысле этого слова.

— Да, это демагогия, ты прав, — я продолжать смотреть на него, и Криббе было не по себе от моего пристального взгляда. — А как давно мы московитов считали едва ли не дикарями? Варварами, так точно. Может быть, и они не люди? А ведь во мне течет кровь императора Петра, и я не хочу, чтобы меня считали недочеловеком, — Криббе вроде бы дернулся, чтобы возразить, но я ему не дал этого сделать. — А сколько лет назад с трудом, скрипя зубами, все же признали наличие души у женщин?

— Это слишком скользкая тема, ваше высочество, — капитан выдохнул. — Возможно, вы правы, я не могу пока ответить как-то достойно, — тут я с досадой понял, что мы опять говорим по-немецки. Когда я уже начну осознанно переходить с одного языка на другой? — поклонившись, он вышел из этой маленькой комнатушки, в которой даже крохотного окна не было. Не удивлюсь, если это окажется в итоге кладовкой.

— Ты так говоришь, потому что своих крепостных у тебя нет, — поднявшись, я сделал несколько энергичных упражнений, чтобы разогнать кровь. — Вот с кем с кем, а с крестьянами я пока ничего сделать не смогу, как бы ни хотелось. Экономика страны пока не выдержит такого потрясения. Единственное, что я, наверное, смогу, это как-то облегчить их жизнь, но полностью освободить от крепости — пока я даже думать об этом не буду.

В комнату заглянул Гагарин.

— Предлагаю выдвигаться, ваше высочество. Погода сегодня прекрасная, солнечно и морозец легкий, так что можно верхом до немецкой слободы проехаться. А Крамер проследит, чтобы все вещи были уложены и доставлены следом, — судя по довольной роже Гагарина, его вполне устраивало то, что мы переезжаем из Кремля, как, впрочем, и всех остальных, включая меня. а вот идея сесть в седло мне не слишком понравилась, потому что ездил верхом я откровенно плохо. Судя по тому, что тело герцога никак мне не помогало, с самим Карлом Петером дела обстояли ничуть не лучше. С другой стороны, зимой сильно по улицам города не разгонишься, так что вполне можно было и проехаться. К седлу-то все равно надо было приучаться, чтобы на какой-нибудь охоте не опозориться. Кстати, про охоту.

— Я слышал, что тетушка, большая любительница охоты, велела зверя какого обложить, — как бы невзначай заметил я, одергивая немного помявшийся камзол.

— Да, я тоже слышал краем уха, — подтвердил ходившие при дворе слухи Гагарин. — Но дата еще не определена окончательно. — Думаю, что, когда все будет решено, ее величество вам лично сообщит, ваше высочество.

— Ну, я на это надеюсь, — я не слишком люблю охоту, и не очень хорошо понимаю ее принцип, но, все бывает в первый раз. Не исключено, что мне понравится.

К счастью, и Криббе и Румберг о моих успехах в верховой езде знали не понаслышке, поэтому выбрали для меня спокойную кобылку, которая флегматично стояла, даже не переставляя ног, в то время, когда я на нее вскарабкался.

Гагарин оказался прав, погода стояла прекрасная. Мы выехали за стены Кремля, и я вздохнул полной грудью прохладный воздух. Мимо прошла молодая девушка с большой корзиной, похоже чья-то дворовая девка на рынок бегала за свежим молочком.