| С приходом законодательной власти от «отцев наших», не знавших, что summum jus, summa injuria, в другие руки (что случилось довольно скоро по принесении народной правды), руки, чертившие новые законоположения, весьма мало стеснялись правдою, «юже принесоша отци». В действие входили законы, несообразные с этою правдою, вносились элементы чуждого права, и народ, ведаясь по этому праву, волею или неволею к нему приноровлялся и освоивался с ним. Под влиянием этого права он знакомился с тою фиктивною цивилизациею, которую привили ему его исторические судьбы, и стал «позываться на суд». Правда, принесенная отцами, уходила у него все глубже и глубже в домашнюю жизнь и оставалась в ней in statu quo. Как ни хило, как ни противоестественно шла жизнь народа, но она, во многих случаях, заявляла требования на необходимость изменения многих положений обычного права, сохранявшегося только для домашнего обихода. Народ сам, во многих случаях, стал выражать недовольство этою правдою, которая хотя была «свята», но не отвечала условиям, в которые слагалась новая жизнь. Нужна была правда более сообразная с новыми условиями; пошли судебники, сохранившие и правеж, и многие другие аксессуары обычного права; народ терпел их, как терпел самое неистовое тиранство и злословие, как терпел потом закон, которого «нехвально было искать в немцех». При каждом из них он стонал и охал, при каждом ждал, что вот авось-либо ему будет «повольготнее», и дожил таким образом до наших счастливых дней при сознании, что «по письменному закону» ему не разобрать своих дел, а на миру тоже не всегда правда живет, потому что, хотя на сходке «мир решит, да не мир вершит». Народ ясно стал чувствовать необходимость внесения в его домашнюю правду новых мягких, гуманных элементов, без бюрократического формализма и канцелярской обстановки. Первые соединения освобожденных крестьян с лицами, избранными из класса, отрекшегося за себя и за своих внуков от крепостного права, показали нам и народу, в массе этих лиц, очень много людей, умеющих понимать интересы крестьянина и разбирать его дела понятным для него толком. Случаи упорного несоглашения встречались не часто; крестьяне находили, что их смысл и понятия их новых посредников могут сходиться. Крестьяне почти везде находят, что теперь, именно теперь стало им «вольготно», не только по отношению к помещикам, но и по отношению ко всем разбирательствам, не обходящим нового мирового учреждения. Результатом таких убеждений являются совместные заседания крестьян с дворянами, вроде того, какое недавно было в Кинешме и каких дай Бог во всех местах. Очевидно, что сам народ, совершенно основательно убежденный, что «нехвально нам искать правду в немцех», убежден и в необходимости согласовать сохранившиеся предания своей правды с правдою, которая на Руси же росла и не обезличилась перед правдою, взятою напрокат у римлян и немцев, но установилась и окрепла под влиянием идей более мягких и понятий более человечных, чем те, с которыми жили отцы наши, отцы, ведавшиеся правежом и другими прелестями обычного права. Это указывает нам на необходимость крайней осмотрительности в законодательных реформах. Закон должен сообразоваться с обычными понятиями, вошедшими в плоть и кровь народа; он должен применяться к состоянию страны и не навязывать обществу чуждых элементов, по одному тому, что они приняты тою или другою страною или выработаны римлянами; но он и не должен допускать в свои кодексы начал, очевидно несовременных, хотя бы в массе были люди, которым такие принципы нравятся. Иначе батожье и палки могут оставаться в законодательстве долее, чем этого желает самая лучшая часть народа и все истинные его друзья. В статье о значении народных юридических обычаев («Журнал Министерства юстиции», январь 1861 года) сделано несколько замечательных указаний на большие пробелы в нашем X томе, которые народ пополняет сам, по своему крайнему разумению. |
