Генерал дружелюбно кивнул. У него было жесткое лицо с застарелым шрамом, широко посаженные глаза и седые виски. У него были необъятные орденские планки и мундир, как у Коля, с иголочки. Фуражка лежала на столе, отражаясь в его зеркальной глади.
– Доброе утро, – сказал Ясутоки. – Как спалось на новом месте, Коль?
Коль смотрел на генерала.
– Э‑э… вольно, майор Кречмар, – проговорил генерал. – Отвечай на вопрос врача.
– Мне спалось прекрасно, – выдавил Коль, пуская руку.
– Это Гийом Леточе, – Ясутоки смотрел пристально. – Он начальник планетологического отдела, а сейчас – представитель планетологов в группе адаптации.
– Садись, будь добр, – сказал генерал.
– Есть, – потерянно отозвался Коль, деревянно подошел к свободному креслу и сел на краешек. – Простите… я никак не ожидал, – он кашлянул. – Вчера я не видел…
– Неофициальная встреча, – скупо пояснил генерал. – Мы подумали, тебе утомительно будет козырять сразу после посадки. И, кстати, тебе уже объяснили, как теперь воспринимается обращение «вы». Объяснили? – он вскинул острый генеральский взор на Ясутоки.
У Ясутоки от этого взора не пересохло в горле. Он запросто ответил:
– Да, Гийом, конечно.
Фамильярное «Гийом» больно ударило по ушам, и в то же время Коль почувствовал себя чуточку вольнее.
– Ну, так, – генерал вновь повернулся к Колю. – Мы не в армии, мы космонавты. Форма – дань уважения.
– Ясно.
– Вот и хорошо. Держись свободнее. Можешь, например, положить ногу на ногу. – Коль положил ногу на ногу. С легкой снисходительной улыбкой генерал склонил голову чуть набок. – Но можешь и не класть. – Нога Коля дернулась, но он, стиснув зубы, оставил ее, как была. – Кстати, ты уже при полном параде, а по утрам и теперь умываются. Правда, несколько иначе, чем в твое время. Пойдем, покажу… – Коль похолодел. Генерал осекся. – Пусть Ясутоки. Все‑таки я сегодня в мундире.
Коль едва не расплылся в благодарной улыбке. Он представить себе не мог, чтобы генерал‑лейтенант ВВС, пусть даже нынешний, пусть даже в форме западно‑европейской, но все равно, черт возьми, парадной, стал бы его учить пользоваться туалетом. И, видимо, тот понял. Как они все чувствуют, в который раз подумал Коль.
– Ясутоки‑сан, – с укоризной сказал он, когда они вышли из комнаты. – Что ж вы из меня идиота делаете?
– Почему? – Ясутоки, волнообразным взмахом двух пальцев небрежно открывая еще одну стену, изумленно воззрился на него. Так изумленно, что Колю показалось: глава группы адаптации фальшивит – прекрасно понял, как обескуражен Коль, но делает вид, будто все в порядке вещей.
– Почему, почему… Глупо, вот почему. Идет майор из койки в сортир, а на проходе такая шишка.
Ясутоки улыбнулся как‑то очень по‑японски – одновременно и приторно, и насмешливо.
– Шишка, – сказал он, нежно погладив себя по жестким смоляным патлам, – вот здесь вскакивает, если ушибешься.
– Черт возьми. Так это что, вообще маскарад?
– Нет, Коль, – ответил Ясутоки очень серьезно. – Это уважение. Все профессии равны. Представь, как нелепо выглядел бы, скажем, доктор наук, встающий во фрунт и рявкающий «Так точно!» и «Никак нет!» при разговоре с академиком. Но традиции тоже есть у всех. У нас, врачей – белые или голубые халаты, скажем… Нет, вот так, на себя потяни… А космос все же – дисциплина в экипаже, организованность, опасность, в конце концов… Всеволода помнишь?
– Что я, псих, чтоб не помнить?
– Он глава координационного центра космических исследований. |