— Как какой? Это же эскуство, самое, что ни на есть натуральное!

— Дак растает вся твоя красота через пять минут.

— И пусть! Новое наведу! Лучше прежнего!

— Натуральное — это как у моего зятька. Он еду всякую сквозь стены видит. Очень полезное эскуство.

— Во здорово! А выпивку видит?

— Не видит. Но очень хочет.

Самого кузнеца окружало плотное кольцо любопытствующих. На глазах у всех он залечивал ушибы выпавшего из окна мальчонки. Бледнели и затягивались ссадины на чумазых кулачках, исчезали порезы.

— Чудо, — шептали зрители.

— Теперь — точно не пропадем!

— А то! Перш завсегда поможет!

— Такой у нас теперь лекарь свой — получше иных университетских профессоров будет!

По лицу кузнеца пробежала горделивая улыбка. Кельман подмигнул ему и отошел к камину, к склонившейся над блокнотом Миле.

— Что у тебя? — спросил он, присаживаясь на подлокотник ее кресла.

— Да так, — она смутилась и прикрыла рисунок ладонью. — Ничего особенного.

«Засмеет», — услышал Кельман.

— Я видел твое море. Оно прекрасно.

Щеки Милы покрылись бордовыми пятнами.

— Спасибо, — пробормотала она.

«Я же просила его никому не показывать! Зачем он это сделал?!».

— Прятать ото всех такое диво — преступление. Мы же друзья, Мила.

— Ладно, — ответила она после минутного молчания. — Смотри.

На картине был изображен туман. Клубящиеся космы казались объемными, липкими, они притягивали взгляд и, одновременно, вызывали ощущение того, что нечто ужасное, смертельно опасное, сокрыто в серой бесформенной мгле. У Кельмана по спине побежали мурашки.

— Кто там? — почему-то шепотом спросил он.

— Не знаю, — тоже шепотом ответила Мила и отвернулась.

Некоторое время Кельман рассматривал ее нервно дрожащие плечи, потом поднялся, подошел к столу и налил себе самогона. Вчерашнее желание выпить воды вернулось с новой силой.

— У меня нет денег, — напомнил он сам себе. — Платить больше нечем.

«Все продать! Дом, мебель, утварь, только чтобы узнать, что со мной станет. Хоть глоточек. Хоть каплю. Я же должен научиться. Стать сильнее. Я уверен, что способен на большее».

— Крутит? — спросил чей-то сочувственный голос.

Кельман поднял голову и увидел стоящего рядом Перша. Криво улыбаясь, кузнец вынул из его руки осколки стакана.

— Прости, я не хотел… Сам не знаю, как оно получилось.

— Я понимаю.

— Надо надраться.

— Точно.

— Чтобы поскорее вырубиться.

— Избавиться от соблазна.

— Да.

Они обменялись понимающими взглядами.

— Берем бутыль — и на чердак.

— И никакой закуски.

— Правильно. Так оно надежнее.

Поднимаясь по лестнице вверх, Кельман заметил, что гостей сильно поубавилось. И уютное кресло возле камина стояло пустым.

Кельман проснулся от крика. На улице едва-едва рассвело, слабые солнечные лучики робко пробирались сквозь крошечное чердачное окошко.

— Господи! Господи! Господи! — повторял дикий, совершенно нечеловеческий голос.

Послышался равномерный стук. Отшвырнув пропахшие пылью одеяла, Кельман рывком поднялся и бросился к двери.

Происходящее внизу выходило за пределы его понимания.