— А что Риггс имел в виду, когда сказал, что тебе не будет спаться? Сегодня утром он уже во второй раз об этом упомянул.
Беатриса ненадолго отвернулась.
— Так, ничего. Просто мне в последнее время приснилось несколько странных кошмаров. Они тут многим снятся. Ладно, Роберт, забудь. Лучше скажи мне серьезно — если я решу остаться, ты останешься? Ты мог бы перебраться в эту квартиру.
Керанс ухмыльнулся.
— Пробуешь искушать меня, Беа? Ну и вопросец. Не забывай — ты здесь не только самая красивая женщина, но еще и единственная. Нет ничего важнее основы для сравнения. Адам не обладал эстетическим чувством — иначе бы сразу понял, что Ева была чертовски случайным изделием.
— А ты сегодня откровенен. — Беатриса встала и подошла к краю бассейна. Обеими руками она отбросила волосы со лба, ее длинное гибкое тело поблескивало в солнечном свете. — Но правда ли все так неотложно, как утверждает Риггс? У нас есть моторная яхта.
— Старая рухлядь. Первый серьезный шторм разнесет ее как ржавую консервную банку.
Ближе к полудню жара на террасе уже начала раздражать, и они ушли с патио внутрь дома. Двойные подъемные жалюзи профильтровывали в широкую гостиную с низким потолком минимум солнечного света, а охлажденный воздух приятно обдувал кожу. Беатриса растянулась на длинной бледно-голубой софе, покрытой слоновой шкурой, одной рукой теребя длинный ворс роскошного ковра. Эта квартира была одним из случайных пристанищ ее дедушки, а также домом Беатрисы со времени смерти ее родителей вскоре после ее рождения.
Она выросла под присмотром дедушки, одинокого и весьма эксцентричного магната (источник его богатства Керанс так и не установил; когда он спросил Беатрису вскоре после того, как они с Риггсом наткнулись на ее мансардное логово, она кратко ответила, что дедушка «просто был при деньгах»), а в более ранние дни — еще и страстного покровителя искусств. Вкусы его в особенности склонялись к экспериментальному и причудливому, и Керанс порой задумывался, насколько глубоко личность этого человека и его странные внутренние перспективы внедрились в его внучку. Над каминной полкой висело массивное полотно сюрреалиста начала XX века Дельво, на котором обнаженные до пояса женщины с пепельными лицами танцевали с щеголеватыми скелетами в смокингах на фоне призрачного, словно бы собранного из костей пейзажа. На другой стене безмолвно вопил один из вариантов самопожирающих фантасмагорических джунглей Макса Эрнста, подобных выгребной яме какого-то безумного подсознания.
Несколько мгновений Керанс молча смотрел на смутно-желтый круг эрнстовского солнца, что сверкало сквозь экзотическую растительность, — и любопытное ощущение чего-то памятного и знакомого пикало у него в мозгу. Много могущественней Бетховена, образ древнего солнца горел в его разуме, освещая мимолетные тени, порывисто пронзавшие самые потаенные глубины.
— Беатриса…
Она смотрела на Керанса, пока он к ней подходил, и слегка хмурилась.
— Что, Роберт?
Керанс заколебался, внезапно сознавая, что, пусть даже краткий и неуловимый, некий важный момент уже прошел, по мере своего прохождения перенося его вперед — в зону обязательства, от которого уже будет не отказаться.
— Ведь ты понимаешь, что если мы позволим Риггсу уехать без нас, мы уже не уедем отсюда позже. Мы останемся насовсем.
Глава третья
На пути к новой психологии
Пришвартовав катамаран к пристани, Керанс поднял подвесной мотор, а затем по сходням пробрался на базу. Пролезая в защитный люк, он обернулся на лагуну и сквозь тепловые волны успел заметить стоящую у ограды балкона Беатрису. Впрочем, когда он помахал, она очень для себя характерно отвернулась без малейшего намека на отклик. |