— Это для вас, моя дорогая. — Он ловко закрепил колье у нее на шее, с удовольствием наблюдая за эффектом. Комки водорослей среди искрящихся камней на фоне белой кожи заставляли Беатрису казаться какой-то наядой из морских глубин. — И все прочие самоцветы этого мертвого моря.

С эффектным жестом Странгмен снова отбыл — факелы исчезали во мраке заодно с людскими криками, — оставляя их одних в тишине с белыми самоцветами и обезглавленным аллигатором.

В течение следующих нескольких дней события принимали все более безумный оборот. Совсем теряя ориентацию, Керанс одинокими ночами бродил по темным улицам — днем в лабиринте проулков становилось невыносимо жарко. Он никак не мог оторваться от воспоминаний о прежней лагуне и в то же время очень скоро почувствовал притягательность этих пустых улиц и разграбленных зданий.

После первого удивления при виде осушенной лагуны Керанс начал стремительно погружаться в состояние тупой апатии, из которого тщетно пытался выйти. Смутно он понимал, что лагуна представляет собой комплекс нейронических потребностей, которые нельзя удовлетворить никакими иными средствами. Нисколько не нарушаемая царившим вокруг насилием, летаргия углублялась, и Керанс все острее и острее чувствовал себя человеком, выброшенным в темпоральное море, окруженным плоскостями диссонирующих реальностей, разделенных миллионами лет.

Бившееся у него внутри громадное солнце почти заглушило шум грабежа и разгула, рев взрывчатки и дробовиков. Будто слепец, Керанс ковылял у старых аркад и дверных проходов, его белый смокинг сплошь покрывали сальные пятна, над ним скалились проносившиеся мимо матросы, порой игриво хлопая его по спине. В полночь он лихорадочно бродил среди бесчинствующих на площади певцов, сидел рядом со Странгменом на его празднествах, прятался в тени колесного парохода, наблюдая за плясками, прислушиваясь к бою барабанов и гитарному перезвону, — и все это накладывалось у него в голове на упорный стук черного солнца.

Керанс забросил все попытки вернуться в отель — протока была заблокирована насосными шаландами, а соседняя лагуна кишела аллигаторами — и в течение дня либо спал на диване в апартаментах у Беатрисы, либо тупо сидел в тихом алькове на игорной палубе плавучей базы. Большая часть команды спала среди ящиков или спорила над добычей, мрачно дожидаясь сумерек. Керанса они не трогали. Согласно некой извращенной логике, сейчас ему было безопаснее держаться поближе к Странгмену, нежели продолжать уединенную жизнь. Бодкин почувствовал это на себе, удалившись в состоянии все нарастающего шока на экспериментальную станцию — куда теперь приходилось добираться по обрывистому склону ветхого пожарного выхода. В один из своих полночных визитов на улицы университетского городка за планетарием доктор был схвачен группой матросов и подвергся весьма грубому обращению. Примкнув к свите Странгмена, Керанс по крайней мере признал его абсолютную власть над лагунами.

Однажды он сумел пересилить себя и навестить Бодкина. Доктора он нашел тихо отдыхающим на койке, которую охлаждали самодельный вентилятор и старый кондиционер. Подобно самому Керансу Бодкин казался изолированным на небольшом островке реальности в центре темпорального моря.

— Роберт, — распухшими губами пробормотал ученый, — уходите отсюда. Заберите с собой ее, эту девушку, — тут ему пришлось припоминать имя, — Беатрису. Найдите себе другую лагуну.

Керанс кивнул, горбясь внутри узкого конуса прохладного воздуха, проецируемого кондиционером.

— Поймите, Алан, я знаю, что Странгмен безумен и опасен, но пока что уйти почему-то не могу. Не знаю почему. Наверное, здесь что-то такое есть — в этих голых улицах. — Совсем запутавшись, он немного помолчал. — Господи, что это? У меня в голове какой-то кошмар.