Керанс беспомощно качнулся вперед, когда сладковато-едкие водоросли рассыпались по его голове и плечам, пляшущие огни факелов отражались в золоченых подлокотниках трона. Пока ритм барабанов бил его по голове, почти изгоняя более глубокий пульс в самой глубине разума, Керанс позволил своему телу повиснуть на кожаных ремнях вокруг запястий, почти безразличный к боли, то пребывая в обмороке, то вновь возвращаясь в сознание. У его ног, у подножия трона, чуть желтоватой белизной светилась неровная куча костей: изящные большие берцовые и бедренные кости, подобные изношенным совкам лопатки, сети ребер и позвонков, высовывались даже два черепа. Свет мерцал на лысых макушках и мигал в пустых глазницах, исходя от чаш с керосином, несомых по коридору из статуй, что вел через площадь к трону. Танцоры выстроились в длинную колонну во главе со Странгменом, и эта лента принялась виться вокруг мраморных нимф, а барабанщики у костров разворачивались, чтобы следить за ее продвижением.

Получив минутную передышку, пока они кружили по площади, Керанс привалился к бархатной спинке трона, машинально вытягивая связанные руки. Бурые водоросли обвивали его шею и плечи, падали на глаза с жестяной короны, которую Странгмен для пущей надежности надвинул ему на лоб. Почти высохнув, бурые водоросли источали свой гнусный смрад и покрывали руки Керанса так, что только несколько оборванных полосок его смокинга были заметны. На краю помоста, за грудами костей и пустых бутылок из-под рома, были еще груды водорослей, а также завалы ракушек и морских звезд с обрубленными лучами, которыми Керанса забрасывали еще до того, как кто-то нашел мавзолей.

В шести-семи метрах позади высилась темная громада плавучей базы, на палубах которой еще горели несколько огней. Празднества продолжались уже две ночи, и темп час от часу нарастал — Странгмен явно вознамерился измотать свою команду. Керанс беспомощно плавал в полусознательных грезах, боль его притуплялась ромом, который ему насильно вливали в глотку (очевидно, это означало предельное унижение — утопление Нептуна в еще более могущественном магическом море), а легкое сотрясение мозга обволакивало лежавшую перед ним сцену пеленой крови вкупе со скотомами. Лишь смутно Керанс сознавал о своих вывернутых кистях и избитом теле, но по-прежнему сидел, терпеливо и стоически играя роль Нептуна, в которой его заняли, принимая сыпавшиеся на него мусор и оскорбления, пока команда разряжала свой страх и ненависть к морю. Помимо всего прочего, в этой роли — или, скорее, карикатуре, — которую он исполнял, лежало его единственное спасение. Независимо от своих мотивов, Странгмен по-прежнему вроде бы не желал его убивать, и команда отражала это колебание, всегда облекая свои оскорбления и издевательства в форму гротескных шуток — к примеру, забрасывая Керанса водорослями, они оправдывались тем, что делают подношения идолу.

Змея танцоров снова появилась и образовала вокруг Керанса кольцо. Странгмен отдалился от его центра — он явно не желал подходить слишком близко к Керансу (может статься, из боязни, что кровоточащие руки и лоб биолога заставят его понять всю жестокость затеянной шутки), — а вот Большой Цезарь, напротив, выступил вперед, его громадная шишковатая физиономия напоминала обжаренную морду гиппопотама. Ковыляя под ритм бонго, он подобрал из груд костей, лежавших вокруг трона, череп и бедренную кость — и начал выбивать для Керанса вечернюю зорю, простукивая изменчивую толщину височной и затылочной долей, чтобы лучше выбрать примерную черепную октаву. К нему присоединились еще несколько танцующих — и, со стуком бедренной и большой берцовой, лучевой и локтевой костей, последовал сумасшедший танец скелета.