Ребус слегка помассировал шею.

– Не понимаю, – проговорил он. – Почему Девлин ничего не… – Он схватил телефон, набрал девятку, потом городской номер. – Профессора Гейтса, пожалуйста. Это очень срочно. Скажите – звонит инспектор Ребус… – Последовала пауза, пока секретарша переключала линию. – Сэнди?… Да, я всегда говорю, будто у меня срочное дело, но на этот раз, похоже, я не слишком преувеличиваю. Ты помнишь апрель восемьдесят второго?… Мог профессор Девлин делать вскрытие в Глазго? – Он немного послушал. – Нет, Сэнди, в восемьдесят втором. В апреле месяце… – Он кивнул и, встретившись взглядом с Эллен, стал вполголоса повторять, что говорил ему Гейтс: – Кризис… острая нехватка персонала… Гм‑м… То есть, если я правильно тебя понял, ты хочешь сказать, что профессор Девлин мог работать в Глазго в апреле восемьдесят второго?… Огромное спасибо, Сэнди, я тебе еще позвоню. – Он с силой опустил трубку на аппарат. – Дональд Девлин был в Глазго в то время.

– Но… я не понимаю. Почему он ничего нам не сказал?…

– Потому что он не хотел, чтобы мы об этом узнали, – сказал Ребус после долгого молчания. – И именно поэтому он украл из папки титульный лист.

– Но зачем?

Ребус некоторое время перебирал в уме известные факты. Когда они сидели в баре «Оксфорд», Девлин специально вернулся с полдороги, чтобы еще раз напомнить о необходимости отправить акты о вскрытии обратно в полицейские архивы. Да и бальзовый гробик из Глазго был грубее остальных, словно его сделал человек, у которого не было под рукой подходящих материалов и привычных инструментов. А его интерес к Кеннетту Ловеллу, к гробикам с Трона Артура?… Джин!…

– У меня плохое предчувствие, – сказала Эллен, внимательно наблюдавшая за его лицом.

– Я всегда доверял женской интуиции… – Ребус осекся. Как раз этого‑то он и не сделал. Он не обратил внимания на то, что самые разные женщины реагировали на присутствие профессора крайне отрицательно.

– На чьей машине поедем? – быстро спросил он. – На твоей или на моей?

Джин медленно выпрямилась. Профессор Девлин по‑прежнему загораживал дверь; его светло‑голубые глаза были холодны, как Северное море, а зрачки превратились в две черных точки.

– Это ваши инструменты, профессор? – спросила Джин, чтобы что‑нибудь сказать.

– Не Ловелла же!…

Джин судорожно сглотнула.

– Я, пожалуй, пойду?…

– Боюсь, я не могу этого допустить, юная леди.

– Почему?

– Потому что вы наверняка догадались…

– Догадалась о чем? – Она огляделась по сторонам, но все пути к спасению были отрезаны, а под рукой, как назло, не было ничего, что могло бы сойти за оружие.

– Вы знаете, что это я сделал те маленькие гробики. У вас это на лице написано, так что можете не притворяться.

– Девушка из Данфермлина… Она была вашей первой жертвой? Вероятно, вы убили ее сразу после того, как умерла ваша жена?

– Не так. – Девлин поднял палец. – Я прочел о ее исчезновении в газетах, сделал игрушечный гроб и подбросил… Словом, это было что‑то вроде мемориальной доски, этакое маленькое memento mori . Потом были и другие… много других. Один Бог знает, что в конце концов с ними стало. – Он сделал шаг в комнату. – Как я уже говорил, моя жена умерла летом семьдесят второго, но понадобилось некоторое время, чтобы боль от моей потери превратилась в нечто другое. – Его губы, блестевшие от испарины, растянулись в улыбке. – Энн… Она не просто умерла. Несколько месяцев она страдала, а потом… потом у нее просто отняли жизнь.