Изменить размер шрифта - +
Теперь он был не столь многолюден, как когда-то: четыреста километров от границы Независимого Квебека, но для кого-то и это было слишком близко, особенно после истории с арендой Нунавута. В тени великана зябко и в лучшие времена — а когда тот за ночь превращается в непобедимого монстра и лелеет детские обиды, жизнь становится совершенно невыносимой. Поэтому люди ушли.

Лени Кларк помнила исход. У нее было очень много личного опыта, связанного с тенями, великанами и несчастным детством. Поэтому она тоже уехала и не прекращала движения, пока на ее пути не встал Тихий океан и не сказал «дальше некуда». Она поселилась в Гонкувере и жила там день за днем, год за годом до тех пор, пока Энергосеть не превратила ее в то, чего даже бездна не смогла бы остановить.

Теперь она вернулась.

Минула полночь. Русалка бесшумно рассекала по­верхность, корчащуюся в отраженном свете городских огней. На фоне западного неба, подобно невысокой крепости, теснились стены далекого шлюза, удерживая вздыбленные воды Верхнего озера — одинокий пережиток прошлого, до сих пор сопротивлявшийся общему истощению. Кларк оставила его по левую руку от себя и взяла курс на север, к канадскому берегу. Заброшенные причалы гнили здесь еще до ее рождения. Она распеча­тала капюшон и глубоко вздохнула, набрав полную грудь воздуха. Затем сняла ласты.

Даже с ее ночным видением высматривать здесь было некого.

Она пошла на север в Куинн и повернула на восток, ноги сами несли ее в тусклом свете фонарей. Ни­кто не пытался ее остановить. Отель «Истборн Манор» по-прежнему гнил, так и не рухнув, хотя за последние двадцать лет кто-то снес все панельные дома.

На перекрестке с Коулсон она остановилась, глядя на север. Дом, который помнила Кларк, никуда не делся, стоял прямо на углу. Странно, как мало он изменился за последние два десятилетия. Если, конечно, воспомина­ния о нем не были... приобретены... несколько позднее.

Ей так и не повстречалось ни одной живой души или работающей машины. На востоке, впрочем, — на дальней стороне Ривервью, — четко обозначилась цепочка «ово­дов». Лени повернула голову: сзади тоже приближались боты. Они беззвучно шли по ее следу.

Она свернула на Коулсон-авеню.

Дверь признала ее спустя столько лет. Она раскрылась перед ней пастью, но светильники внутри — точно зная, что они гостье не нужны, — так и не зажглись.

Перед Лени тянулась голая прихожая без всякой мебели, ее стены странно поблескивали, словно их недавно выкрасили лаком. В левой зияла арка: гостиная, где обычно сидела и ничего не делала Индира Кларк. Еще дальше виднелась лестница. Пустой серый зев, ведущий в ад.

Пока Кларк туда не собиралась, а потому вздохнула и свернула в гостиную.

— Кен, — позвала она.

Комната походила на голую оболочку. Окна затемнены, но тусклого уличного света, пробивающегося из прихожей, для глаз рифтера было достаточно. Лабин сто­ял ровно посередине этого обнаженного пространства: одежда сухопутника, но на глазах линзы. Прямо за ним находился единственный во всей комнате предмет мебели: стул с привязанным к нему человеком. Тот вроде был всего лишь без сознания.

— Не надо было тебе приходить, — произнес Лабин.

— А куда еще мне идти?

Кен покачал головой. Казалось, его что-то неожиданно взволновало.

— Глупый поступок. Слишком предсказуемый. Ты должна была это понять.

— Куда? — повторила она.

— Это даже не то, что ты думаешь. Не то, что ты помнишь.

— Я знаю, — сказала Кларк.

Лабин, нахмурившись, посмотрел на нее.

— Они меня использовали, Кен. Я все знаю. Наверное, я все поняла с того самого момента, как у меня начались... видения, хотя понадобилось время, чтобы...

— Тогда почему ты пришла сюда? — Кен Лабин исчез.

Быстрый переход